Например, 20 декабря большая группа вражеских автоматчиков под прикрытием танков пробилась в советский тыл на стыке 54-го полка, 3-го и 2-го Перекопского полков морской пехоты, но ее уничтожили с помощью вовремя подоспевших сюда морпехов из 7-й бригады. Немцы не успокоились, и в ночь на 22 декабря батальон фрицев опять прорвался на стыке у «разинцев» и морпехов из 3-го полка. Прорыв закрыли с помощью дивизионного резерва, присланного генерал-майором Коломийцем. Это была рота моряков в бескозырках (хотя стоял мороз) из Перекопского полка. Кроме того, они привезли с собой… матрасы. Но оставили их на позициях и пошли в атаку. Немцы открыли бешеный огонь, а моряки все равно продвигались вперед и немцев в конце концов разбили. На поле осталось 300 убитых гитлеровцев, а также их оружие: 11 станковых пулеметов, 7 ручных пулеметов, 2 миномета и 300 винтовок. «Разинцы» тоже участвовали в этом славном деле, бросались в штыковые атаки. На подмогу им командующий Приморской армией прислал еще и три танкетки. Правда, они никакой пользы не принесли: застряли в лесу среди поваленных деревьев, их пришлось потом вытаскивать на буксире.
Зато блестяще проявили себя 22 декабря солдаты и офицеры из дивизиона корпусного 265-го артполка. Они, оставшись без пехотного прикрытия, повели огонь из пушек и гаубиц прямой наводкой с дистанции 300–400 метров по массе гитлеровцев, рвущихся напролом, и задержали врага.
Фашисты 24 декабря возобновили наступление на позиции 54-го полка, положение стало очень трудным, однако наши выстояли. В то же время из штаба армии пришел приказ: собирать оружие, оставшееся на поле боя, как свое, так и вражеское. Вечером 29 декабря два батальона немцев внезапно атаковали наши позиции северо-восточнее хутора Мекензия. Эта атака тоже была отбита с помощью полковой артиллерии.
Планы командующего 11-й армией вермахта генерал-полковника Эриха фон Манштейна, который хотел встретить новый, 1942 год, в Севастополе, не осуществились. Жаль, что мне не удалось внести свою посильную лепту в деяния защитников города и навек уложить на крымскую землю десяток-другой поборников «европейской цивилизации».
Я не могла рассказать Алексею Куценко ничего интересного. О моих метких выстрелах по бронетранспортеру, артналете, последовавшем за ними, он знал и так, иначе бы не искал меня в лесу. Странные видения тяжелораненого снайпера едва ли имели для него какую-нибудь ценность. Никогда я бы не призналась ему в своих фантазиях, до сих пор удивляющих меня совпадением с реальностью. В ушах звучали его слова: «Люся, не умирай!» – и на мои глаза невольно наворачивались слезы, хотя я – человек далеко не сентиментальный.