Удары вражеской крупнокалиберной артиллерии по объектам нашей обороны делались все точнее. Конечно, тут не обходилось без немецких корректировщиков. Они могли наводить свои орудия, поскольку фрицы заняли некоторые высоты, господствующие на местности. В свое время я уничтожила их человек двенадцать, прятавшихся на деревьях и на холмах, на вторых этажах зданий. Но теперь ничего не получалось. Слишком силен был огненный вал, направленный в сторону защитников Севастополя. Дошло до того, что гитлеровские летчики стали охотиться за одинокими прохожими и автомобилями на улицах разрушенного города, на дорогах, ведущих к переднему краю.
Артналет на штаб нашего полка начался внезапно. Снаряды падали кучно, и при третьем залпе один из них угодил в крышу блиндажа, где находилось несколько человек. Дым, грохот, свист осколков. Капитан Безродный погиб на месте от ранения в голову. Однако мне повезло: осколок сделал глубокий разрез на правой скуле, оторвал мочку правого уха, также от ударной волны произошло повреждение барабанной перепонки и общая контузия. Меня доставили в наш дивизионный медсанбат № 47. Замечательный доктор Пишел-Гаек в очередной раз наложил швы на мою фронтовую рану. На следующий день в медсанбат пришел приказ о подготовке партии раненых к эвакуации в Новороссийск, и мое состояние хирург нашел подходящим для такого путешествия.
В пятницу,19 июня, в Севастополь из Новороссийска пришли сразу пять подводных лодок. Они доставили в осажденный город 165 тонн боеприпасов, 10 тонн авиабензина, 10 тонн продовольствия. Обратно в Новороссийск подлодки тоже не уходили пустыми. На них в тыловые госпитали переправляли раненых. По крайней мере, одна из самых больших – «Л-4» («Ленинец-4») могла, по расчетам специальной комиссии ВМФ, взять на борт до ста человек. Построенная в 1933 году как подводный минный заградитель, она достигала в длину почти восьмидесяти метров, в ширину – семь метров. В 1942 году командовал ею капитан третьего ранга Поляков.
Именно «Л-4» ночью разгружалась в Камышовой бухте, и бойцам из Чапаевской дивизии предоставили на ней место. Так поздним вечером 19 июня я очутилась на пологом, степном, открытом всем ветрам берегу. Подводная лодка, спасаясь от вездесущей германской авиации, весь день пролежала на дне. Она еще не всплыла, но раненых уже собралось много. Появление из морских глубин этого корабля сопровождалось радостными криками. Сначала в июньских сумерках все увидели довольно высокую рубку «Л-4», потом орудие калибра 100 мм, расположенное перед ней, потом весь корпус, узкий и длинный, напоминающий гигантскую сигару. Вода с плеском скатывалась с ее округлых бортов. Наконец открылись крышки обоих люков, и моряки-подводники вышли на металлическую палубу. Подлодка находилась посредине бухты. Подвозить к ней раненых собирались на моторном баркасе, пока причаленном к деревянной пристани. Главстаршина, широкоплечий, но небольшого роста, достал из кармана список и стал читать его, подсвечивая себе фонариком. Раненые выстроились в цепочку. Здесь находились те, кто мог передвигаться самостоятельно, и те, кому помогали санинструкторы и медсестры.