Я налил воды в чайник, поставил его на плиту, зажег газ. И тут услышал громкие, такие же безудержные, как до этого смех, рыдания Людочки. Ну, можно ли так убиваться из-за неудавшегося курортного романа?
Побыть одному не удалось, пришлось возвращаться в комнату. Я с тоской представил, как весь вечер придется утешать Людочку, выслушивать совершенно неинтересные рассказы о классном болгарском парне.
Людочка сидела перед монитором и сотрясалась от плача. На экране была фотография Стаса. Боже мой, я совершенно забыл ее закрыть!
– Стасик! – восклицала Людочка, заливаясь слезами. – Бедный мой братик!
Я подошел к ней, положил руку ей на плечо. Людочка уткнулась лицом мне в грудь и зарыдала с новой силой. Она все причитала и плакала, но меня вдруг буквально пронзила одна странность. Людочка, кажется, не заметила в самой фотографии ничего особенного.
Я осторожно отстранил ее от себя, вытер ей слезы и развернул лицом к монитору.
– Посмотри внимательно на эту фотографию, – попросил я.
Людочка опять разрыдалась.
– Зачем… зачем… зачем ты заставляешь?.. – Больше ничего сказать она не смогла, закрыла лицо руками и бросилась в ванную.
Ждать, пока она успокоится, пришлось долго. Я успел заварить чай, Полина накрыла на стол в комнате. Людочка вышла из ванной примерно через полчаса. Еще минут сорок ушло на чаепитие, рассказы о поездке в Болгарию, о «жутко романтической» встрече Людочки с Любеном, тем самым потрясающим болгарином, о сути их неожиданной ссоры.
– Дернул меня черт пересказать ему «Накануне» Тургенева. Я думала, Любену будет интересно, а он почему-то обиделся.
Только глубокой ночью я решился снова подступиться к Людочке с фотографией Стаса.
– Посмотри внимательно, – попросил я, подводя ее к монитору.
Она долго, уже спокойно, без истерик, ее рассматривала. Потом пожала плечами.
– И что ты от меня хочешь? – с легким раздражением спросила Людочка.
– Неужели ты ничего не замечаешь здесь странного, необычного? – тоже раздражаясь от ее непробиваемости, спросил я.
– Ну что, что? – Людочка сердито дернула головой.
– Сколько, по-твоему, здесь Стасу лет? – вкрадчивым голосом спросил я, выходя из себя от ее тупости.
– Я не знаю. Не знаю, когда была сделана фотография. Наверное, лет семнадцать-восемнадцать. А если ты о том, что выглядит здесь он старше, то это его личное дело.
– То есть как это – личное дело?
– Ну, влюбился мальчик во взрослую женщину, что тут такого?
– Да при чем здесь это? – Я еле сдерживался, чтобы не стукнуть Людочку по тупой ее голове.
– Как это – при чем? – возмутилась Людочка. – Стасик, наверное, думал, что она его, такого еще маленького, не полюбит. Ну, и загримировался.