Они остановились милях в десяти от города, недалеко от обрыва над диким пляжем, под раскидистым дубом, что выстроил среди яркого солнечного дня целый замок из ультрамариновой тени.
Пиджак Пуля, беспечно разбросав рукава, примостился на кусте шиповника. Карл Пуливер, всю дорогу сидевший на козлах, разминал плечи, когда Давид, заботливо разгружавший корзины, хлопнул себя по лбу:
– Вот болван! Тупица! Олух! – Он поглядел на друга. – Я оставил дома вино. Представляешь?
– Да-а, – разочарованно протянул Пуль. – Ты болван, тупица и олух.
Лея, согласившаяся на эту поездку вдруг, лишь в последнюю минуту, осталась к известию равнодушной и направилась к обрыву.
– В двух милях отсюда есть деревушка, – сказал Пуль. – Там можно купить вино.
– Я съезжу, – вызвался Давид. – Только я плохо знаю дорогу…
Пуль махнул рукой:
– У меня выйдет быстрее.
Он уехал. С океана – неспокойного, шумного, сверкавшего золотом на солнце – дул теплый порывистый ветер. Пенные валы наперегонки бежали к берегу, размывая песчаный пляж внизу под обрывом.
Далеко слева осталась Пальма-Ама…
Давид сам расстелил скатерть. Расставив посуду, выложил фрукты, сыр, ветчину; протер полотенцем бокалы.
И только затем оглянулся…
Лея, от белого платья которой, пропитанного солнечным светом, слепило глаза, уже разулась и теперь стояла босиком на желтом песке. Держа в одной руке шляпу, от которой тянулись до самой земли две алые ленты, а другой сделав над своими глазами козырек, она смотрела в сторону океана.
Давид осторожно поднялся с колен… Едва пальцы его коснулись ее плеч, Лея, одним порывом, обернулась.
– Пожалуйста, молчи, – закрывая ему ладонью рот, прошептала она.
Он подхватил Лею на руки. И оглянувшись на кустарник, только что захлестнувший Пуля, понес ее, отчего-то прятавшую лицо, под тень старого дерева. Туда, где их не смогли бы увидеть с дороги.
…Слушая, как в траве низко гудит шмель, Давид долго смотрел на Лею – нежную и трогательную в своей наготе: на рассыпанные среди синих анемонов и вереска рыжие волосы; на локти заброшенных вверх рук и ладони, сейчас закрывшие ее глаза; на полуоткрытые влажные губы и совсем еще юную грудь; на две линии, стремившиеся обрисовать ее гибкую, сильную талию и разойтись, влиться в бедра; на поднятое колено и ногу, которой она закрылась…