Лейла увлекла его из покоев герцогини. Уже в коридоре, разом остановившись, она положила руки ему на плечи:
– Лучше прислушайся к своему сердцу, милый Давид: ты знаешь обо всем, что услышал, не хуже меня. Нам суждено падать от веку и до конца времен. Другого исхода нет и не будет. И не стоит верить болтунам, которые утверждают обратное. – Она провела ладонью по его пылающей щеке. – Даже не вздумай спорить со мной – все равно не поверю!
Пусть он плохо понимал улыбку на губах юной женщины и совсем не понимал ее глаз, в которых сейчас были отблески крадущегося по коридору света, но в оливковой коже ее шеи и плеч еще сохранился запах таявшей ночи, безумных часов, проведенных вместе, и в этой коже был аромат других, еще не пришедших ночей. И вот это волновало его больше всего остального!
Давид обнял ее, но она… мягко отстранилась.
– Идем, – Лейла подтолкнула его к темной лестнице. – Уже поздно.
Они вышли из замка через тот же черный вход еще до восхода солнца.
– Тебе интересно, чем занимаюсь я? – спросил он, пока они уходили по аллее от замка. – Ты ничего не знаешь обо мне.
– Нет, – честно призналась она. И добавила: – Пока нет. Но, возможно, придет время, когда я спрошу тебя об этом.
У домика Ясона, кутаясь в меховую накидку, Лейла вновь приложила ладонь, уже холодную, к его щеке:
– Не ищи меня, Давид. Я сама найду тебя.
Следующие пять дней он думал только о Лейле – юной женщине, так поразившей его. На занятиях старик им внушал великие премудрости, отдавал свой ум, душу и сердце, а мысли его нерадивого ученика, Давида Гедеона, безнадежно путались вокруг недавней любовной интриги, превращая каждый час в пытку! На шестой день им овладело отчаяние, на седьмой он твердо решил забыть о Лейле. Вечером восьмого, поспешно одевшись, Давид вышел из дома с твердым намерением ехать в Жеррадон.
Несчастный влюбленный прошел два квартала, пока сумел поймать фиакр, окна которого были наглухо зашторены. Сказал, куда ему нужно, назвал цену. Возница в дождевике, лица которого он не видел, ответил согласием.
Давид открыл дверцу фиакра и, забравшись внутрь, попал в кромешную темноту. Сиденье было непривычно широким и удобным. Он даже не успел отдернуть занавесь, как его обволок запах знакомых духов. Чьи-то ладони коснулись его лица… Пальцы были прохладными и нежными. Никто не касался его век, висков, скул так, как эти пальцы. И аромат знакомых губ, и теплое дыхание возникли так близко, рядом, что он едва не задохнулся…
– Ты, кажется, решил найти меня сам, Давид? – услышал он ее голос. – Ослушался меня, негодный? Как же так?