– Это я должна спросить, мадам, что у вас случилось! В чем дело, хочу я знать? Стучу, стучу в дверь и не слышу ответа. Обхожу вокруг и вижу, что окно заперто и шторы задернуты. Возвращаюсь, снова стучу – снова тишина. Уже решила, что здесь происходит что-то ужасное!
Мари взглянула с такой глубокой укоризной и так тяжело вздохнула, что даже невиновный ощутил бы угрызения совести, а Селина никак не могла считать себя таковой. Выдержав долгую паузу, горничная вошла в комнату и осмотрелась.
– В последнее время вы сама не своя, мадам. В чем дело?
– Будь добра, постарайся вспомнить, что в твои обязанности входит помогать мне, а не следить за мной.
– Вот-вот, так и есть. Опять вы не в духе, – проворчала Мари, убирая в шкаф стопку выглаженного белья. – Золя сказала, что будет рада, когда мальчики вернутся и приведут вас в нормальное состояние.
– Что?
– Ничего, госпожа Селина. Всего лишь бормочу кое-что себе под нос. Все вокруг так делают так почему бы и мне немножко не побормотать?
Мари протяжно вздохнула.
– Но, сказать по правде, очень устала от подготовки к балу и тоже слегка не в себе. Прошу прощения, госпожа Селина. Бросилась вас искать, потому что вы так и не пришли за медовыми печеньями, и Золя решила, что дело неладно.
Горничная взяла с туалетного столика бутылочку с настойкой опия, оставшуюся с грозовой ночи, и собралась унести.
– Подожди-ка, Мари. Отдай мне. – Селина забрала лекарство, внимательно прочитала надпись на этикетке и с лукавой улыбкой сунула бутылочку в карман.
Мари решительно выпрямилась и взглянула так, словно перед ней стоял сам дьявол.
– Не мое дело высказываться о том, что меня не касается, госпожа, но думать все, что захочу, мне никто не запретит!
Селина негромко рассмеялась.
– О, пожалуйста, успокойся! У тебя такой вид, как будто с минуты на минуту произойдет что-то ужасное. Обещаю, что ничего не случится. Просто нужно… нужно… да-да, привести в порядок кое-какие счета. Ничего опасного, так что можешь не волноваться. Кстати, почему бы не подкрепиться свежим печеньем?
Тревор стоял возле причала, ожидая, когда кузен сойдет на берег, и смотрел в конец тенистой аллеи – туда, где за дубами белели колонны особняка.
Черт возьми, зачем же он приехал? Напрасно доказывать себе, что отец обиделся бы, если бы сын не появился на балу в честь дня рождения Селины: оправдание по меньшей мере несерьезное, – но одно несомненно: в Новый Орлеан он вернется при первой же возможности.
Вокруг никого не было. Возможно, дело всего лишь в позднем приезде – они с Кэмероном прибыли на вечернем пароходе, – однако смутное дурное предчувствие, постоянно тяготившее в Новом Орлеане, снова заявило о себе.