– Ты, Иван, не спишь? – тихо спросил Лаврентий.
– Я давно уже не сплю! – ответил зять.
– Вот и я не сплю… Слышишь, кукушка кукует, нашу судьбу ворожит!
– Слышу! – Иван помолчал и с грустью в голосе тихо сказал: – Как у нас дома, в Лисьем Мысе.
Недалеко от жамовского навеса заплакал ребенок. Лаврентий повернул голову; на сухом суку дерева, под которым спала Акулина Щетинина, висела зыбка. В полусне не совсем проснувшаяся женщина качнула ее, но ребенок не переставал плакать. Тогда Акулина подняла тяжелую голову и, посмотрев на зыбку, со вздохом поднялась к ребенку. Взяв на руки орущего грудничка, она привычно проверила, не мокрый ли он, затем расстегнула кофту и, высвободив полупустую обвисшую грудь, сунула сосок в рот младенцу. Ребенок замолчал. Акулина опять забылась в тяжелом сне.
Лаврентий задумчиво глядел на одинокую женщину, и у него кольнуло в сердце.
«Надо навес ей изладить седни или к себе взять… Не дай Бог дождь!» – подумал он и крепко выругал про себя Александра Щетинина.
Помаленьку просыпался лагерь. Полусонные люди, вздрагивая от утренней свежести, подправляли полузатухшие костры, в ближних кустах справляли большую и малую нужду. Встал и Лаврентий. Поворошив палкой золу, он вывернул светящиеся рубиновым светом угли и положил на них с вечера заготовленную растопку. Через некоторое время на сушняке весело заплясали жиденькие язычки пламени. Костер начал разгораться. Лаврентий смотрел на мятущееся пламя и, вдруг усмехнувшись, сказал зятю:
– Чего-чего, а дров тут хватает! – потом взял в руки чайник и поднялся с земли. – Не буди их, пусть спят пока!
– Не сплю я, отец! – отозвалась Анна и заботливо прикрыла малолетнюю дочь.
После смерти двоих детей Анна с какой-то болезненной навязчивостью следила за Танькой, постоянно опекая ее, так что девчонка, тяготясь излишней заботой, часто грубила матери. Анна плакала…
– Я пошел за водой! – проговорил Лаврентий и по одной из свежих тропок, протоптанных с вечера в траве, вышел на берег Васюгана.
Тень от низко висящего над тайгой солнца почти до середины накрыла реку, резко деля мир на две части. Под крутым берегом, заросшим могучими деревьями, чернела вода, омывая сушу, на которую высадили спецпереселенцев, а противоположная сторона реки была залита солнечным светом. Дул свежий утренний ветерок. И в зарождавшихся волнах по всей освещенной поверхности воды вспыхивали то тут, то там веселые искрометные зайчики. Река смеялась. Эта граница была так ясно видна, что Лаврентий невольно подумал:
«Вот и нас так: дождались, кажись, солнца, только жисть маленько наладилась, и на тебе… Да-а! – ругнулся Лаврентий. – Не все теперь доживут до солнышка… Мать их за ногу!» – Защемило сердце. Он вдруг ясно услыхал голос Васятки. У мужика перехватило горло, и на глаза навернулись непрошеные слезы. Лаврентий судорожно перевел дыхание и, устыдившись минутной слабости, решительно вошел в реку, недовольно бормоча под нос: