Погода менялась, то становясь почти зимней, то затяжными дождями возвращаясь к слякотной осени. Морхинин с нетерпением дожидался, когда пролетит неделя. Он пел на церковных службах. При перерывах в церковном священнодействии Валерьян иногда улыбался, даже запускал легонькие комплименты высокой стройной девушке Юле с короткой стрижкой и превосходным сопрано.
Через неделю после знакомства с Ковалевым, Лямченко и Симигуром, купив две бутылки «Таврического» портвейна, он прибыл в Гнездниковский переулок. Лямченко и смуглокожий Симигур его ждали. Симигур загадочно потирал руки. Папка с морхининским романом была при нем.
– Гы-и… хороший человек, – ласково посматривая на Морхинина, достающего бутылки, изрек Микола.
Когда выпили по стакану, Симигур встретил томным восточным взглядом глаза Морхинина, жаждущие оценки.
– Удивлен, – произнес он. – Проза пестрая, насыщенная массой всяческих дряхлоазиатских сведений и этакой драчливой возни: мечи, стрелы, саадаки, иноходцы-текинцы, барабаны-наккары на слонах, шум, гам, тарарам… Это прямо-таки слышно. А видно – голубоватые холмы монгольских степей и скрипучие повозки, волокущие белые юрты, а еще сторожевые башни и стремительные конные караулы, рассыпающие в ночной тьме искры смоляных факелов… Краснощекие монголки с косами до пяток и нежные китаяночки, пахнущие жасмином, и этот хитрый, умный, отважный католический монах… Скажу прямо: роман изрядный. Автору ужасно интересно было его писать, а потому и читателю интересно его читать. Разливай пойло, Миколка. А через три дня, Валерьян, попремся к одному троглодиту пробивать издание. Может быть, выгорит.
– Не, если бы тема была отечественная, – вмешался Лямченко, – то на раз плюнуть в «Совписе» бы толкнули. А так… придется поскрипеть. Китай этот да еще монах, хрен бы его батьке… Но ничого, не сумовайся, Симигур не такое издавал, – констатировал в финале усатый молодец в джинсах.
Спустя три дня Морхинин при галстуке и с романом в портфеле стучался в комнату Лямченко. Тот вышел скучный и прикрыл за собой дверь. Из-за двери донеслись женское хихиканье и чей-то басовитый сытенький гоготок.
– Все пока отменяется, – развел руками Лямченко. – Симигур умер. Так шо ничого не поделаешь, жди случая.
– Как умер?! – ужаснулся Морхинин, вытаращив глаза.
– Да взяв сегодня ночью и того… перекинувся на тот свет, – пожал плечами Лямченко. – Ладно, пиши, заходи, приноси, не забувай знакомства.
Ошарашенный Морхинин, разочарованный и задумчивый, побрел совещаться с Обабовым.
– Я же тебе говорил, мон ами, начинать нужно с рассказа. Рассказ подавай и тыкайся по журналам, – назидательно разглагольствовал тот.