Лямченко выключил мобильник, подумал немного и неожиданно ощутил, как по его щеке скатилась одинокая, но совершенно искренняя слеза. Он утер лицо рукавом. Выругался грубо и зло. Открыл шкафчик с разными нужными принадлежностями. Достал бутылку водки и большую рюмку, перехваченную у стеклянной талии круглым манжетом. Вспомнил, как Валерьян доставал ему когда-то входные пропуска на спектакли Большого театра. Опера «Князь Игорь» потрясла его особенно. А как пел баритон! «О дайте, дайте мне свободу! Я мой позор сумею искупить… Я Русь от недруга спасу!» А среди воинов в остроконечных шлемах и кольчугах, среди бояр в бархатных одеждах и высоких шапках стоял Валерьян – тоже в красной бархатной шапке, в кафтане и плаще…
Лямченко налил полную рюмку, поднес к губам, прошептал что-то и выпил. Постоял, опустив голову, о чем-то раздумывая. Налил еще полрюмки. Выпил и с дымящейся сигаретой вошел в помещение редакции.
– Прекратили стоны, – сказал он решительным голосом. – Жизнь идет, мы должны делать нашу работу. Люба, печатай к следующему номеру газеты в траурной рамке: «Редакция сообщает о трагической гибели известного русского писателя Валерьяна Александровича Морхинина и выражает сочувствие родным и близким».
В дверь как-то разом ввалились критик Селикатов, поэт Вапликанов и прозаик Дьяков.
– Уже знаете? – спросил Лямченко. – Про Морхинина?
– Ну да, – немного растерянно проговорил Вапликанов. – Мне Петр позвонил, а я Дьякову. Решили к тебе вместе подъехать. У тебя вроде образовался информационный центр по поводу Валерьяна. Так что вот… как бы… отреагировали.
– Водку привезли? – Лямченко посмотрел сердито. – А то моя заканчивается…
– Я взял, из соображений траура, – вскинул голову Селикатов, вынимая из-за пазухи бутылку с коричневой жидкостью. – На кедровых орешках. Достаньте рюмки-то…
Один из молодых сотрудников по указанию Лямченко побежал в его кабинет.
– Да, жаль, – вешая шапку на вешалку, сказал Селикатов. – Небесталанный был мужик. Мог бы по-настоящему раскрыться. А так… все-таки не успел… Не хватило, так сказать, харизмы…
– Вообще одаренный прозаик был, – почему-то заикаясь, подтвердил Дьяков. – И даже стихи иной раз выдавал…
– Нет, стихи это спорно… – Лямченко выпил, поморщился и закурил вторую сигарету.
– А я, как поэт, считаю, что Валерьян большее впечатление производил стихами… – вмешался Вапликанов. – Вот, например… Я нашел в своей записной книжке:
Ни карьеры, ни удачи,
Ни духовного отца…
Жизнь вся – гогот жеребячий
С пресной жвачкою сенца.
Я, усталый, из столицы
На ночь глядя прочь уйду