Его приняли сдержанно. Видимо, перспектива веселого и, главное, бесплатного возлияния не могла пересилить мрак писательской зависти. Только пышноусый Лямченко внешне радовался за него:
– Ну вот, Валерьян, ты теперь настоящий писатель, – заявил он. – Роман в «Передовой молодежи» – это показатель, это класс. Нальем, хлопцы, по полной за нашего друга и брата, за его заслуженный литературный успех!
– За тебя, Валерьян! – поднял стакан критик Селикатов, глядя на проклятого хориста мреющими от зависти узкими глазками. – Выпьем и снова нальем. Ты теперь разбогател, не будем щадить твои карманы…
Минут через сорок вся компания была красна, громкоголоса, развязна и не лишена претензий к автору.
– Разумеется, образ Августа тебе не удался, – крепко выпив, произнес критик. – Но да черт с ним, и даже с Меценатом – это все высшее начальство. Они у всех получаются напыщенными, как индюки. А ведь и сам Проперций, и великий Гораций, и бабник Вергилий тоже ходульны. Ты не уловил сути поэтического наполнения, духовности и, так сказать, орлиного полета великих творцов… Опыта у тебя маловато для такого сложного романа… Выпьем за то, что тебе повезло. Что этот дурак Федчиков и деляга Шторкин просчитались. Первой книгой должна была прозвенеть судьба нашего современника, выходца из забитой, задыхающейся русской деревни.
– Но это ведь историческая серия, – робко возразил Морхинин. – Это другое направление…
– Вот именно – другое! – вскричал, деревянно захохотав, прозаик Капаев. – Другое для патриота, а не для разлимонивания каких-то никому не известных римских поэтов. У нас что, не о ком писать? А Есенин, Клюев? А Блок?
– Вы и напишите про Клюева, – решил отшутиться Морхинин. – Вы председатель комиссии о поэтах, пострадавших от репрессий власти: Мандельштам, Васильев, Мейерхольд…
– Мейерхольд – режиссер, который выпускал на сцену актрис в одном трико… Ты всех перепутал, – вмешался Селикатов.
– Кстати, о дамах, – поднял вилку с наколотым куском колбасы молодой критик Порохов. – Героиня… возлюбленная Проперция – она же в твоем романе обыкновенная проститутка, самая дешевая. – Порохов снова налил себе водки, выпил и закончил. – На большее, на одухотворенность, на высокую светлую любовь ты не потянул, Валерьян. И все эти страсти-мордасти твоего Проп…репция… они фальшивые, неправдоподобные, какие-то извращенные… Да! – крикнул Порохов. – Герой твоего романа просто извращенец, потому что эта… как ее?.. Финкия, его сестра, – и он дико захохотал, разлохматив свою довольно значительную бороду.
Неожиданно в кабинет Лямченко, где шумело застолье, вошел Лебедкин, глава Неформатной писательской группы. Бывший нерушимый Союз писателей давно уже распался «на два гетто».