Стоявшая напоминала фотоснимок повешенной времен Великой Отечественной войны. Высокая, ненормально худая, немолодая девица стискивала на впалой груди костлявые пальцы и отчаянно восклицала голосом, срывающимся в истерику:
– Да, я напишу беспощадную статью с абсолютно противоположным наполнением! Я напишу «Антикультуру»!
Перед Морхининым стоял, дергаясь и подавляя судорогу на синеватом лице, совершенно больной человек.
– Напишите, Галя, напишите… – притаенно бубнила Крыса, сидя в молитвенной позе, словно верующая перед чудотворцем.
Худая бросилась из двери прочь, как будто за ней погнался кто-то с наточенным топором. На Морхинина никто из дам не обратил внимания. Зато он разглядел Крысу – та стала более уверенной и самодовольной, и каким-то внутренним чувством ощутил он ее беспощадную готовность к нападению.
– Тексты туда, – по-прежнему не глядя на посетителя, ткнула Крыса в стопку отпечатанных на машинке листов.
Наш герой покорно положил рукопись поверх стопки справа от редактора. Сказав «до свидания», он не услышал ответа.
В коридоре Морхинин увидел пожилую уборщицу, протиравшую журнальный столик с несколькими номерами «Вселенной».
– Скажите, как фамилия редактора из той комнаты? – почему-то ему хотелось знать официальную кличку Крысы.
– В прозе заведующая Соникова… А вот имя-отчество призабыла, – сообщила уборщица.
У Лямченко было сборище. Приехали представители провинциальных отделений писателей. Привезли сала, соленых огурцов, номера местных журналов. Была и водка, конечно. Морхинин, как предвидел, тоже взял бутылку «Кристалла». Уже шумели, разгорячась от выпитого.
Лямченко знакомил Морхинина с приезжими таким образом:
– Во, хлопцы, прекрасный прозаик, плохой поэт и церковный певчий, а еще бывший артист оперного театра… Купили его роман «Проперций»? Нет? Много потеряли. Он так проперчил Москву своим «Проперцием», шо стал у нас знаменитость. Можете даже з йим почеломкаться.
После двух полстаканов Морхинин почувствовал себя сатириком:
– Помнишь, Микола, еще при Союзе меня секретарша послала с «Проперцием» к рецензентам в ЦДЛ? Трое их там сидело. И все эти трое спецов крыли моего «Проперция» и меня. Один старый хрен, фамилия Флагов.
– Го-го-го! – развеселились приезжие писатели. – Флагман литературы!
– А дама, патлы торчком? Я ее прозвал «Крыса». Знаешь, в какой норе она обретается?
Лямченко похрустел крепеньким огурчиком.
– В хорошей норе, – не без зависти признал он, – Крыса твоя, Валерьян, лишних выгрызает под корень. Зато и поставлена соответствующими влиятельными господами.