– Дальше?
– Они приступили к Лебедкину: не нужен, мол, нам тут шеф-директор гребаный из твоих любовниц… А он им: «Кто не желает работать в таком составе, свободен». Наберу, мол, других. Ну, все они, значит, развернули бамперы и поперли в дверь. Он вскочил, побежал за ними: «Гранки, – кричит, – верните! Срываете выпуск журнала!» И схватил кого-то за рукав. Тут Селикатов Петька, критик-то, безо всякого почтения хрясть ему кулаком по носу… Кровища! Скандал! Сидит теперь с носом рядом со своей разлюбезной и не знает, что дальше делать.
– Ничего, помирятся, – Морхинин подумал, посвистел, чего-то придумал. – Да, «гром победы раздавайся, веселися, грозный росс»…
Поехал в центральное здание СПР, где главным редактором газеты «Московская литература» сидел Микола Лямченко. Вместо пышных казацких усов он носил теперь усики щеточкой и небольшую бородку вроде земских врачей или профессиональных революционеров начала прошлого века. Свитер и джинсы тоже сменил на цивильный костюм и ходил на службу при галстуке. А к компьютеру пристроил свою симпатичную жену.
Морхинин зашел к нему, рассказал про свою повесть, про Лебедкина, про наглую Горякову и поинтересовался, как это столь сплоченная команда не смогла пересилить какую-то студентку из Армавира.
– Ночная кукушка, брат, всех перекукует, – сказал Лямченко. – А у него, семидесятилетнего, с ней вытанцовывается, понял? Чего ж ты хочешь от старика? «Последний раз цветут астры и розы…» – неожиданно пропел он тенорком. – Вот так вот.
Морхинин взял у Лямченко сигарету. Закурил и объявил торжественно:
– Я в Италию улетаю на презентацию своей книги.
– Да ну? – изумился старый приятель. – Ах ты гад…
В Миланском аэропорту Морхинина встречал Бертаджини и его сын, человек лет тридцати, очень похожий на своего представительного отца, только без седины в кудреватых волосах.
Пока Валерьян проходил таможенный контроль, получал сумку с вещами, чего-то путал с документами на проходном пункте, они издали приветствовали его широкими улыбками и взмахами рук. Когда же он наконец прошел в вестибюль, итальянцы так энергично направились к нему, что другие пассажиры удивленно оглядывались.
Сразу после рукопожатия, хлопанья по спине и русского «Ну, наконец-то… Ну вот вы и в Италии… Как я рад вас видеть!» – Бертаджини сделал три шага назад и тут же сфотографировал Морхинина, слегка растерянного, с большой вещевой сумкой. Сын Владимиро Джино радостно сиял карими глазами и великолепной зубной эмалью, но кроме «Привет!» и «Добри ден, синьор Валериано!» по-русски ничего произнести не умел.