Самолет опускался все ниже и ниже, жуткий вой забирался в душу, пытаясь выпустить на волю страх. На крыльях вспыхнули неслышные в реве огоньки. Конечно, это были выстрелы, несущие верную смерть. Но очереди получились слишком короткими. Железная птица, чуть дернувшись в полете, стремительно рванула вверх и, мелькнув крыльями с нарисованными крестами, ушла в сторону Красного. Опередивший на долю секунды пилота, Каранелли выстрелил, и одна из пуль пробила плексиглас фонаря, нарисовав перед лицом фашиста паутину трещин. Тот счел за благо дернуть штурвал на себя, отворачивая от столь опасного противника.
Каранелли обернулся. Рядом стоял побледневший Данилов. В руке он держал пистолет.
– Ты хоть выстрелить успел? – чуть усмехнулся француз.
– Один раз.
– Страшно было?
– Жутко!
– А чего стоял тогда, не прятался?
– Сам знаешь, – побежал, повернулся к врагу спиной, считай погиб! А тебе, можно подумать, не страшно?
– Еще как! А что касается нашей тактики образца восемьсот двенадцатого года, то, думаю, она теперь немного другая.
– Не знаю, может, и другая. Но сейчас лучшей будет бегом отправиться в Смилово. Пока еще что-нибудь не прилетело.
III
Деревенька на первый взгляд ничем не отличалась от тех, что Николай много раз видел в России. Только стоящие вдоль улицы высокие столбы с натянутыми веревками, унылой вереницей выбирающиеся за околицу и тянущиеся к соседнему Середнево, нарушали привычный пейзаж.
Данилов предложил войти в первый же дом, но Каранелли отрицательно покачал головой.
– Лучше тот, что ближе к лесу.
У калитки Данилова и Каранелли встретила смешная беленькая с рыжими подпалинами собачонка. Она так старательно выполняла обычную работу, облаивая непрошенных гостей тонким заливистым голоском, что в соседних домах всполошились все псы. Под аккомпанемент разнокалиберного лая на крыльце показался седой дед в застиранной рубахе и штанах, плотно охватывающих ноги ниже колена, зато необъятных на бедрах. На ногах у него были лапти.
– Цыц, лахудра!
Грозный окрик не произвел на продолжающую голосить собачонку никакого впечатления.
– Ах ты отродье чертово! – Дед сдернул с жерди короткий сапожок и резко кинул. Глухой удар по доскам забора словно выключил лай, поджав хвост, четвероногий охранник ретировался под крыльцо.
В доме проглядывалось отсутствие женской руки. Хоть пол и выглядел подметенным, но разбросанные вещи сразу бросались в глаза. Дед усадил гостей в горнице и, взглянув на вымазанную засохшей кровью гимнастерку Каранелли, спросил:
– Ранен?
– Царапина. Машину нашу на тракте немцы из танка подбили.