Фомич опять поднял кверху палец, подержал его возле треуха, многозначительно сощурясь.
- Да-а... Ну дак мы чего? - продолжал он.- С демонстрации - снова на завод. Не-е, никто никуда, все опять строем, с музыкой. А там в цеху уже общий стол накрыт, прямо в проходе между станками, все честь по чести. Мы всегда, помнишь, в вашем, в механическом, праздновали, когда еще клуба не было. В столовке тесно, там всегда в три захода обедали, в моечном сильно отдает керосином, а в вашем хорошо, просторно. Садимся, значит, Лыкин тоже с нами, партком, завком, весь красный треугольник. Ну как положено: сначала приказ зачитают, кому грамоты или там благодарность. И детишки тут. Им тоже по кульку конфет, пряников, петушков на палочке, а потом, чтоб не мешались, кто-нибудь из завкома поведет по цехам показывать, где чьи отец-мать работают, разные станки, кузницу. А мы, значит, в механическом... Так рассчитывали, чтобы посидеть по-хорошему, поговорить про заводские дела, где какие неполадки. Тут и руководство покритикуют, если что не так было. Старик-кузнец, помнишь, Рогов Ефим Василич, бывало, под-сядет к Лыкину, давай, дескать, Аким Климыч, с тобой выпьем. Хороший ты мужик, нашенский, но вот тут-то и тут-то ты даешь промашку... Посидят-поговорят... Ты ведь, Федя, теперь как? - засмеялся Фомич.- Колонну мимо трибуны провел, откозырял начальству, отчитался, а за углом тебя машина дожидается.
- Ну-ну...- снисходительно усмехнулся Федор Андреевич. Он сидел на стульчике, просте-рев к костру пухлые ладони с растопыренными пальцами, поворачивая их так и этак, будто подру-мянивал на вертелах ухоженных цыплят.
- Ну дак ясное дело: остальные тоже кто куда. Плакаты да портреты покидают в кузов, а сами по своим норкам. И получается "Шумел камыш".
- А Туртыкин ваш как же? В цеху с вами?..
- Дак и Туртыкин тоже... на машину.
- Все это, брат, демагогией называется. В цеху, за одним столом... Вон, видел, утром ехал с нами курортник... Такого только пусти за стол, он и ноги на стол. Отошла эта кустарщина, рюмоч-ное братание. Завод есть завод, а не забегаловка.
- Вот, уже и обиделся! Ладно, Федя, не серчай, это я к слову. А помнишь, как на учебу тебя провожали! Вас тогда трое было: Тутов Иван из кузнечного, Зинка Фетрова из ситопробойки и ты. С духовым оркестром! Ты в белых парусиновых штанах, баульчик фанерный.
- И баульчик помнишь? - удивился Федор Андреевич.- Я и то забыл...
- Ей-бо, помню! - засмеялся Фомич.- Такой круглый, с дверцей на боку, как улей-дуплян-ка. И замочек маленький, зеленый такой. Зинка обнимается с подругами, ревет, дуреха. Грузовик вам подали, чтоб на вокзал ехать. Лыкин руки жмет, по плечу хлопает. Запомните, говорит, ты, Федор, ты, Иван, и ты, Зинаида. Это когда митинг начался. Ваши, говорит, знания, которые вы получите, это не ваша собственность, как штаны или чемодан. Это раз. А второе, говорит, само по себе ученье еще не наука. Самая главная наука: ежели ты поднялся высоко, гляди не сверху вниз, а и оттуда, с этой своей ученой высоты, смотри опять же снизу вверх. Потому, говорит, что выше народа все равно никому не подняться. А теперь, говорит, поезжайте, час добрый. Ну-у, музыка, помахал он-нам, давай марш! Зинка опять в рев: да как же я там без вас буду, вы мне все как родные. Дак и ты рукавом утерся...