- Ну дак все по закону,- хохотал Фомич.- Мы за ограду не заходили, мы на своей территории. Он первый напал...
- Давай-ка собираться,- сказал Федор Андреевич.- Без малого три.
- Ерунда! Нам теперь, друг ты мой стародавний, торопиться некуда. Все свое поделали. Ты - свое, я - свое. Верно я говорю? Посидим, поговорим... Я ж тебя, черта, сорок лет не видел! А помнишь...
- Ладно, хватит...- поморщился Федор Андреевич.
Несколько лет, проведенных когда-то вместе на одном заводе, были единственной точкой со-прикасания между ними, и теперь Фомич вытряхивал из себя все, что касалось того полузабытого времени, начиная уже раздражать этой своей памятливостью, которая теперь все больше смахива-ла на пьяную болтливость. В сущности, с этим шорником Степкой в остальной его жизни ничего особенного и не происходило. Ровно, похоже бежали дни и годы, пока вот не дотянул до пенсии. Вся его жизнь беспрепятственно проглядывалась насквозь, как длинный прямой коридор, в начале которого был вход, а в конце - выход. Никаких тебе поворотов, никаких лестниц и этажей. С шилом вошел в этот коридор, с шилом и вышел. Такие люди надолго удерживают в ничем не обремененной голове всякую ерунду. Какой-то замок вспомнил.
А может, и просто привирает...
Федор Андреевич поднял фляжку, брезгливо сбил щелчком прилипшее к ней огуречное семечко.
- Давай кончай.
- Погоди! Ну чего ты? - Фомич поймал его за полу.- Хочешь, я на нее чехол сделаю? Как другу. Из сайгачьего сафьяна? Во будет чехол! Чистый сувенир!
- Пошли, пошли,- Федор Андреевич, вставая, выдернул полу.
- А, чертяка! - погрозил пальцем Фомич.- Не хочешь...
Федор Андреевич молча сложил стульчик и запихнул его в рюкзак.
5
Ветер нагнал-таки какой-то хмари: тучи не тучи, а нечто зыбкое, замутившее солнце, с завы-ванием неслось над лесом, сея редкую сухую крупку.
Две сороки, борясь с ветром, кособоко тянули над деревьями, выглядывая внизу людей, с тем чтобы потом вернуться к кострищу, поискать какой-нибудь поживы.
По всему было видно, что к ночи должно помести.
Федор Андреевич, уйдя в себя, размашисто и грузно крошил каблуками дорожные колчи, и Фомич, так и не поправивший шапки, не поспевая, рысил неверной трусцой.
Он что-то выкрикивал, чему-то смеялся, и было ему невдомек, что все его восклицания уносило ветром и запутывало позади в лесной чащобе. Федор Андреевич вышагивал впереди, не прислушиваясь.
Остановился он лишь в сосняке, возле лесной сторожки.
- Спроси-ка,- кивнул он в ту сторону.
- У Никанорки? Не-е.
- Спроси, спроси.
- Не,- мотнул шапкой Фомич.- Я к нему не ходок. Дак и на что пойдешь?