Отряд простоял некоторое время. Сильно разволновавшийся Яков Иваныч сказал:
– Поет-тем, поет-тем в их посёлок, в их терефню.
– Да кака деревня, окстись, – одёрнул его десятник Федька, – они ж в землянках живут.
– Фсё раф-фно поет-тем!
– Ну что ж, коли на то желание есть. Я б не стал лезть к ним под землю, – пробурчал Федька.
– Ха, Федьк, да ты смотри! Или после того, как девка чудинская тебе по шее накостыляла, желание пропало?! – сказал кто-то, и казаки дружно заржали, даже серьёзный Яков Иванович усмехнулся.
Отряд направился дальше по торной дороге, огибая рощу слева. Уже почти полностью обогнули её, как вдруг Харлампий, едущий первым, резко осадив коня, воскликнул:
– Что за притча?! Должны быть землянки их.
– Толжны пыть, толжны пыть, – взволнованно повторял немец.
– Знамо, ушли они, – протянул пожилой казак.
– Не может пыть! – продолжал упорствовать Яков Иванович. – Встанем ст-тесь лакерем, пут-тем искать.
– Да какой тут станем, ноги уносить надо, – Харлампий посмотрел вверх, на солнце, заметно приблизившееся к полудню. – Смотрите, чего деется.
Лёгкая дымка, утром едва заметная, начала стремительно темнеть. Сильный порыв ветра попытался сорвать с людей шапки, лошади беспокойно перебирали ногами и ржали.
– Успеть бы из лесу выбраться до того, как метель начнётся.
И тут роща будто вздохнула. Светящиеся стволы на глазах поблекли, съёжились. Потом ещё раз раздался похожий на тяжёлый вздох звук и вот уже кривые сучья покорёженной осины стоят там, где только что были невесомые, светлые деревья. Сухие стволы росли прямо из болотины, непонятным образом не замёрзшей.
– Чур меня, чур меня, – закрестились казаки.
– Блазнится, водит нас, – сказал десятник и скомандовал:
– Поворачивай к дому.
– Эт-то неизфестной науке явление. Мы толжны остат-тся исслет-товать его! – закричал Гмелин.
– Да будет тебе, Яков Иваныч, самим бы ноги унести. Вишь, что творится. А чудь твоя ушла. – Федька хлестнул нагайкой смирную кобылку немца и помчался по дороге.
Рудознатцы старались не отставать от казаков. Небольшой отряд влетел в чернь пихтовой чащобы, и тут же вверху что-то загудело, завыло.
– Буран поднялся, вовремя мы в чащу въехали.
Но не буран это был. Казалось, будто что-то огромное бежало следом… и даже не бежало, а шло тяжелым неторопливым шагом. Бухающие удары о мёрзлую землю приближались, несмотря на то что кони мчались во весь опор.
– Догоняет! – заорал Федька, оглянувшись. – Прибавь ходу!
– Небось, небось, – как заведённый, повторял Харлампий, тоже то и дело оглядываясь. Лицо его перекосило не то от ветра, не то от ужаса.