Раньше Люське больше нравилась математика, задачи она лузгала, как семечки, а теперь ее любимым предметом стала литература. Борис Николаевич входил в класс и смешливо морщился:
— Опять пахнет немытыми ушами! Кто дежурный?
Дежурный бросался открывать форточку. Но чаще Борис Николаевич его опережал, сам открывал форточку, легко привстав на край подоконника. Ребятам нравилось, что учитель такой быстрый и ловкий.
— Железников! — строго говорил Борис Николаевич. — Ты как сидишь? Подтянись!
И Лешка Железников, по обыкновению полулежавший на парте и расстегнутый до пупа, не огрызался, как на завуча Марию Павловну и на всех других учителей, а садился прямо и подтягивал «молнию» до горла. Борис Николаевич обещал, если Лешка исправит двойки, принять его в школьную хоккейную команду.
Но даже литература иной раз сбивала Лешку с толку.
— Железников! — вызвал его Борис Николаевич. — Иди отвечать! Что было задано на дом?
Лешка встал у доски, мученически завел глаза.
— Слово об этом самом… ну… как его?.. князе Игореве… Шестнадцать строк наизусть и характеристики русских князей…
— Не «князе Игореве», — поправил Борис Николаевич, — а «Слово о полку Игореве». Ну, читай, Железников.
— С начала читать? — мрачно уточнил Лешка.
— С первой строки.
Лешка откашлялся.
— «Не лепо ли ны бяшет, братие, начяти старыми словесы трудных повестий… — глухо забубнил он, — трудных повестий о…» — Лешка запнулся, с надеждой поискал глазами по классу: кто подскажет?
— Старостин! — вызвал Борис Николаевич. — Скажи Железникову, в чём его ошибка.
Пятерочник Витя Старостин всегда рад выскочить.
— Вы, Борис Николаевич, нам перевод задали выучить, а Железников с левой стороны зубрил!
— Не мне говори, а Железникову, — попросил Старостина Борис Николаевич. — И что значит «с левой стороны»? Ты, Старостин, хотел сказать, что Железников невнимательно слушал вчера домашнее задание и потому выучил древнерусский текст? Скажи, Железников, а перевод ты учил?
— По-немецкому не велели никогда переводы заучивать, — убежденно возразил Лешка. — Велели немецкие стихи на немецком и учить. — Он шумно вздохнул и встал в позу. — «Айн фихтенбаум штейт айнзам им норден ауф калер хе…» — Железников отмахнулся от учителя и побрел на свое место, обреченно стаскивая «молнию» до пупа.
Борис Николаевич с сердитым, недовольным лицом наклонился над журналом. Ребята съежились и уткнули носы в хрестоматии.
— К доске пойдет… — Карандаш взлетел вверх, кого-то приметил и с размаху клюнул: — Пойдет Тиунова!
Вылезая, Люська больно стукнулась коленом. Краем глаза ухватила напоследок из хрестоматии: «…серым волком по земле, сизым орлом под облаками…» Дома она читала про волка низким, гудящим голосом, про орла — высоким, звонким. Слышал бы кто, как Люська умеет читать стихи — в красивой позе, с выражением в голосе и на лице. Нет, никто не слышал. Чем больше нравились Люське стихи, тем больше она стыдилась при людях произносить их с выражением. И сейчас наклонила голову и отбарабанила все строчки без смысла, без запинки. Загибая пальцы, перечислила всех князей. И остановилась, как на столб налетела.