А Николай Илиодорович был откровенно радехонек, что его любимый доцент и его любимый ученик едут вдвоем, и просил Холмина — как бы ни оказалось рано — перед дальней дорогой заехать попрощаться. Профессор сам открыл двери на осторожный ранний звонок и сам, не доверяя ни Холмину, ни Саше, снес вниз к машине большой пакет в щегольской упаковке магазина «Подарки». Холмин хотел уложить пакет в багажник, но Николай Илиодорович предостерег:
— Там, кажется, что то бьющееся!
В этом «кажется» был он весь, каким Холмин его знал и любил.
* * *
Московский мутный дождь начал отставать. Холмин выключил «дворники», остановил машину и вышел. Черное облако, прикрывающее громаду города, осталось позади. Осенняя холодная чистота стояла над землей. Холмин по-хозяйски обошел забрызганную машину, вытащил из багажника обрывок махрового полотенца и протер переднее стекло.
Садясь за руль, Холмин приятельски кивнул мальчику:
— Есть у меня такое боевое настроение — махнуть без остановок до Ярославля. Не возражаете?
— Нет.
— Но, может быть, вы хотите осмотреть по дороге памятники старины? Переславль? Ростов Великий? Побываем в монастырях… А? Иконы знаменитые посмотрим… — Холмин постарался, чтобы в голосе не проскользнула и нотка скуки: за последние годы он изрядно поездил — то с женой, то с кем-нибудь из московских знакомых — и в Суздаль, и в Кижи, и на Соловки.
— Мне-то чем короче, тем лучше. — Саша не хотел, чтобы его присутствие в машине хоть как-то связывало хозяина. — А иконы у нас и дома висят…
— Вот именно! — обрадовался Холмин. — И у меня висят.
Впрочем, он не был уверен, что скорбный женский лик, смотрящий с простенка меж книжными полками, можно, не беря греха на душу, называть иконой. Настоящую икону он купил в Псковском мужском монастыре, куда заехал после рыбалки на реке Великой. Она стоила два рубля, а на обороте было написано карандашом: «Смол. б. м.». Но ни жена, ни эрудированные знакомые не смогли понять, что это и есть подлинник.
— А вы дома давно не были?
— С прошлого лета. — Мальчик только отвечал на вопросы, сам ни о чем не заговаривал.
Умница — молчаливый и спокойный. Лучшего спутника для дальней осенней дороги и не найти. Наверное, они все в Пошехонье такие, как Саша, — молчаливые, спокойные, с северными светлыми глазами. Пошехонцы… Отчего-то над ними смеялась вся Россия: «Эй ты, пошехонец!»
Машину кинуло на потайном ухабе, и Холмин озабоченно оглянулся — пакет магазина «Подарки» покоился на заднем сиденье, как важный начальственный пассажир. Ничего общего не имел этот пакет с сухоньким и немного чопорным Николаем Илиодоровичем.