Жаров Леша неопределенно повел плечом. Он стоял перед учительницей, оборотясь к Холмину, и внимательно разглядывал гостя. Холмин почти ощутил, как ходящий сквозь годы мальчишка-гвоздь крутит и подвинчивает неведомый тончайший механизм с голубыми чистыми линзами. Не нахально, а очень открыто он навел на Холмина свой микротелескопический взгляд и наблюдал то ли далекую планету, то ли жука на ладошке.
После обеда за ним приехал егерь, и в оставшиеся дни недели Холмин с обычным для него азартом отдавался охотничьим невзгодам — коченел под осенним дождем, таскал на сапогах пудовую грязь, кашлял от дыма в егерской избушке. Старик перекормил Холмина сотовым медом, и у него чуть не высыпала детская болезнь — золотуха.
Когда Холмин спросил Сашу, чем тот занимался эти дни, Саша ответил почти виновато:
— Ничем… Помогал…
Они уехали из Лунина на катере «Кооператор», принадлежавшем Пошехонскому райпотребсоюзу и развозившем вдоль морского побережья разные нескоропортящиеся товары. Провожали их все Королевы и мальчишка-гвоздь Жаров Леша. Холмин считал, что об той своей поездке он никому не сможет толком рассказать — кроме Николая Илиодоровича, но в Москве ему все равно пришлось рассказывать о Пошехонье, и многие из слушавших говорили, что надо непременно съездить туда, пока еще нет бетонки, а то потом будет уже не так интересно.
Бывает, что дом уже и не назовешь домом — до того он обветшал и просит: скорее бы конец. Тут и появляется для такого жилья новое название — строение. Ему на слом идти, а заделался вдруг строением. Как правило, по соседству доживают ещё несколько таких же строений-долгожителей да в придачу не старый годами, но вовсе сгнивший барак. Пока по их душу не пришел бульдозер, всем светит у ворот общий адресный фонарь и на всех общий захламленный двор. Тем и страшны старые дворы, ждущие сноса, что там людей ничем не удивишь сверх меры — столько всего перевидано. В стены строений въелись несчастья всех сортов — насквозь пропитаны ими. Когда бульдозер наконец заявится и раскатает всё по бревнышкам — тут без костра не обойтись, как бы ни строжились пожарники. Боже упаси мусор этот грузить на самосвал — дурное по ветру подымать. Только жечь дотла — дерево, обои с дранкой, домашний хлам… Все сжечь на месте, заодно с клопами, а золу с пеплом в землю втрамбовать, пусть земля всё своими соками переест, а после ещё пусть снег на целую зиму погуще забелит — будто не было ничего и никогда на этом ровном месте.
Но бульдозер ещё когда придет, а жить как-то надо. Если не очень о себе воображаешь, не заносишься, то и легче, — Тоня так рассуждала.