Чувство озлобленности и отвращения не покидало Марину с того самого момента, как она стала свидетелем бесчувственности Горбовского. На всех остальных занятиях в тот день она ощущала себя так, словно ее обмакнули во что-то гадостное, липкое, скользкое, и теперь она вынуждена находиться в этом мерзком состоянии, и, что самое ужасное – искать в себе силы смириться с ним.
Мысли об утренней ссоре с отцом лишь время от времени всплывали в ее памяти. Теперь они выглядели такими легкими и несерьезными, что об этом даже не хотелось думать. Ее отец хотя бы жив – этого достаточно. Все остальное приложится, наладится, устаканится. Все можно исправить, пока человек жив. И эти мелкие дрязги, ссоры и перепалки не имеют никакого веса, пока живы мы и наши близкие.
Думать о практике Марине теперь и вовсе не хотелось. Любое воспоминание о Горбовском вызывало в ней дрожь негодования и омерзения, которая не позволяла ни на чем сосредоточиться. Она решила отложить этот вопрос на потом. Времени было предостаточно – хоть пятьдесят раз меняй свое решение.
Занятия кончились. Марина пообедала в столовой, затем несколько часов провела в библиотеке, листая толстые тома медицинских справочников. Она специально оттягивала тот момент возвращений домой, откуда ее выгнали. Нужно было дать отцу время, чтобы он одумался, успокоился, осознал, что погорячился. Раз уж он выгнал ее, то она не зайдет даже в подъезд, пока он сам этого не захочет. Марина уже придумала план, который обязан сработать.
Дорога домой была достаточно долгой, чтобы успеть поговорить по телефону. Марина позвонила тете – своей бессменной утешительнице, слушательнице и советчице на все случаи жизни. Родная сестра ее отца жила в другом городе, но была в курсе всей жизни Марины, заменяя ей близкую подругу и мать, когда к тому была потребность. Марина могла звонить ей раз в месяц, а могла и каждый день – графика не имелось.
– Привет, – послышался веселый женский голос, – как жизнь молодая?
– Ты старше меня всего на девять лет, неужели ты считаешь себя старухой?
В трубке рассмеялись, но смех этот сразу прервался.
– Что-то мне голос твой не нравится. Что случилось уже?
– Так… знаешь, вообще много чего, но…
– Много чего, говоришь? Давай-ка в таком случае по порядку.
– Тебе удобно разговаривать?
– Со своей племянницей? Всегда удобно! Рассказывай.
Пожалуй, тетя была единственным человеком, при общении с которым Марине приходилось разговаривать целыми текстами, да и вообще – подчистую высказываться, вываливая все, что накопилось внутри.
– Все началось еще с утра. Отец отчего-то был не в духе, ну и, слово за слово, в общем, обычная история. Ты мне не дочь, пошла вон.