– Сынок… дорогая… родные мои… – шептал он на грани слышимости.
Кто-то, сидящий в кабине вертолета, в упор расстрелял двух человек, держащихся за руки, из крупнокалиберного пулемета. Очередь была длинной и пробежалась по песку, по глади реки. Горбовский прекрасно видел, как пули насквозь изрешетили тела, вырываясь из спин вместе с фонтанами крови. Инерционная сила пуль отбросила тела в воду, а Лев, рыдая, упал на бок и утонул в траве.
Тут он проснулся. Как всегда, было самое время вставать на работу. Потребовалось немало, чтобы отойти ото сна. Через час он уже был в лаборатории. Коротко пообщавшись с коллегами, он раздражился от их взбудораженности и ушел проводить диагностику хранилища. Льву Семеновичу очень не нравилась особенная воодушевленность Гордеева и Гаева, а также вопрошающие взгляды Юрка Андреевича. Причиной этого ажиотажа была Спицына и ее первый день на практике.
Наслышанные о том, как прошла комиссия, Слава и Саша жаждали увидеть ту умницу, что довела каменного Горбовского до трещины, заставив его капитулировать. Все утро они только об этом и разговаривали, будто позабыв о своих важнейших обязанностях, да еще и успели посетить другие отделы, поднять волнение там. Улей НИИ был растревожен. Крамарь и Зиненко все еще не теряли надежды переманить студентку к себе, а потому стерегли момент, когда она появится, чтобы перехватить ее и использовать случай.
– Горбовский у нас сегодня поистине лев – угрюмый, мрачный и величественный, – услышал Лев Семенович снаружи, копаясь в хранилище. Дверь была приоткрыта.
– Все из-за Спицыной. Ему нелегко пришлось. Он не хотел ее пропускать.
– Ой, как бы чего не вышло, Юрек Андреевич. Найдет коса на камень…
– Уже нашла, Слава. Девочка с характером, да еще с каким.
– И вот вопрос – кто из них коса, а кто – камень?
Горбовский слушал, потихоньку выкручивая реле на амортизаторе большой центрифуги. Понятно, что за спиной товарищи не станут говорить о нем дурно, но было интересно услышать их отношение к ситуации.
– А как она выглядит, Юрек Андреевич?
– Слава, все увидишь скоро. До девяти осталось всего ничего.
– Да не могу я больше терпеть!
– В таком случае тебе лучше заняться работой.
Послышалось недовольное ворчание.
– Все лето впереди – еще насмотришься.
«Да она из них веревки будет вить, – с отвращением подумал Горбовский. – Еще не явилась, а они уже от нее в восторге. Неужели мне одному видно, какая она на деле лживая тварь?.. И Пшежень туда же, все поглядывает на меня. Что ему нужно?»
Лев Семенович коротко глянул на запястье, откинув рукав. Уже пять минут после девяти, а возгласов ритуального поклонения снаружи еще не слышно. Это показалось ему вызывающим – опаздывать в первое же утро своей практики. Горбовский терпеть не мог непунктуальных людей, но у него и без этого было предостаточно причин невзлюбить Спицыну.