– И в санитарную машину «студебеккер» давай с собою рядом положу, – стараясь попасть ему в тон, допел я.
Мы переглянулись и покатились со смеху.
– Что вы ржёте, как жеребцы в стойле? – низкий, властный голос бесцеремонно оборвал наше веселье.
Мы обернулись.
Перед нами, уперев руки в бока, возвышаясь, как скала, стоял неизвестно откуда взявшийся начальник госпитальной аптеки – прапорщик Перегудов, личность необъятная и непознанная, как туманность Андромеды. Он разглядывал нас с высоты своих метр девяноста с изумлением Гулливера, попавшего в страну лилипутов, монотонно размалывая челюстями жвачку… Мы с Брусовым переглянулись. Если мы – «жеребцы», то он – вылитый племенной бык, только что копытом землю не роет! Встретишь такого в тёмном переулке – инфаркт обеспечен!
Прапорщик между тем голосом заботливого наставника молодёжи продолжал:
– Гогот ваш, товарищи солдаты, совершенно неуместен. Тут – медицинское учреждение, а не бордель какой-нито. И вести себя находящимся на излечении военнослужащим подобает надлежащим образом! Ферштейн? – и, продолжая жевать, задал вдруг непонятный вопрос: – Вы никого не видали?
Я кивнул, а Сашка отрицательно покачал головой, но вслух сказали одно и то же:
– Никак нет, товарищ прапорщик, никого!
– Т-э-к! – Перегудов недоверчиво покрутил головой, обошёл нас вокруг, как будто тот, кого он искал, мог прятаться за нашими спинами, – значит, никого? Ну-ну…
По-утиному тяжело переваливаясь с ноги на ногу, прапор направился в сторону пищеблока, оставив нас в недоумении: «О чём это он?»
8
Сашка первым вышел из оцепенения:
– Братан, а кусяра-то – того… – указательный палец Брусова совершил у виска штопорообразное движение, – тебе так не показалось?
– Погоди-ка, – у меня зародилась какая-то неясная догадка.
Стараясь не шуметь, я приблизился к двери ординаторской и припал ухом к замочной скважине – ничего не услышал. Тихонько приоткрыл дверь.
В комнате был полумрак из-за полуопущенных штор светомаскировки. Помещение освещалось небольшой настольной лампой, стоящей на тумбочке в углу. После яркого коридорного света я не сразу разглядел, где Томка.
Она сиротливо сидела на краешке табурета, опершись локтями о подоконник, спиной к двери. Мне показалось, что плечи её вздрагивали. Это при температуре-то больше тридцати в тени…
В это мгновение Сашка, горя желанием узнать, что же я такого интересного узрел, подтолкнул сзади. Мы ввалились в ординаторскую.
Томка испуганно обернулась. Свет от лампы упал на её лицо с покрасневшими, как от порыва «афганца», глазами и тёмными дорожками туши на щеках. Так и есть – плакала!