В Воткинске расстался с группой и Иван Шитиков. Какими-то неведомыми путями одно из его писем догнало Мацкевича поздней осенью 1918 года.
«Уважаемый Дмитрий Александрович!
Здравствуйте, очень извиняюсь, что так долго не давал о себе знать. Как вам известно, я направился домой в Питер. Но из всего этого получилось нечто ужасное. Домой, конечно, я не попал. Расскажу по порядку.
В сентябре я от Иннокентия Александровича Молодых заручился документами, заверил их через правительство уральского главного уполномоченного труда, одобренного от чехословацкого национального совета, полагая, что этого достаточно, чтобы мне верили в моих целях, и т. п. И вот, имея на руках такие документы, я направился в направлении Перми. Прошел сто верст пешком, переплыв две речки в морозные дни, перенес столько лишений, ночевал в лесу под открытым небом в стогах сена. Наконец подошел к самому фронту, но тут случилось, что фронт белых покатился и я оказался в нескольких верстах от фронта.
Меня арестовали как красноармейца партизанского отряда. Избили, отобрали деньги и некоторые вещи, хотели расстрелять, да слишком много было для них непонятного в документах. В целях выпытать у меня какие-то сведения отправили в штаб полка. И вот со связанными руками назад, жестоко избитого, два казака на лошадях гнали меня нагайками до штаба около 15 верст.
В полковом штабе со мной обращались человечнее, но опять моим документам не поверили и отправили в штаб Иркутской стрелковой дивизии, стоящей на тракте, ведущем на Пермь в Афанасьевскую крепость. Представьте, что и здесь моим документам, как я понял, тоже не поверили, вообще не обратили на них никакого внимания. Но меня посадили под строгий арест.
22 сентября пришли солдаты, взяли меня из-под ареста. По выходе на улицу я увидел группу арестованных солдат около 50 человек, окруженных другими вооруженными солдатами. Меня поставили в строй и погнали к середине села. Я подумал, что все кончено. Нас ведут расстреливать, что здесь практикуется каждый день. Но, к счастью, этого не было. Нас привели на середину села, окружили несколькими рядами солдат при множестве зрителей. Началась ужасная порка. Было положено на дороге несколько бревен и снятых дверей. Был прочитан приговор одним из офицеров, и начали бить всех по очереди.
Я рассмотрел подробнее всех, кого наказывали. Кроме вышеупомянутых солдат, было еще около десятка крестьян разных возрастов. И вот дошла очередь до меня. Офицер приказал мне, как и всем прочим, снять штаны и ложиться. И вот два палача – один солдат, другой офицер – начали буквально рвать мое несчастное тело. Первые около десяти ударов я выдержал, крепился, сколько хватало моих сил. Я начал грызть фуражку, чтобы не подавать звука, но не вынес и я, как и другие, кричал. Кричал, как животное, которое резали, разницы не было. Как я уловил слухом, мне было решено начальником штаба дать сто ударов, но дали меньше.