На следующий день Прилипко заехал за ней ровно в два часа на немецкой машине. Впереди в машине сидели немецкий шофер и какой-то внимательно поглядевший на Машу, когда она садилась, молодой человек в черной кожаной куртке с каракулем, ушанке и с красно-белой полицейской повязкой на короткой драповой, как у Шурика, куртке. Прилипко опустился рядом с Машей на заднее сиденье. У него был поднят воротник шубы и зябко вздернуты узкие плечи. Он всю дорогу сморкался, вынимая платок, подолгу держал его у носа, а потом иногда вытирал им глаза. Два или три раза за дорогу он благодарно погладил Машину руку,— кажется, он был искренне благодарен ей за то, что она поехала с ним, а она каждый раз вздрагивала от этого прикосновения и делала над собой большое усилие, чтобы не отдернуть руку.
Кладбище было на окраине города, каменная ограда его была полуразрушена во время летних боев. Стоявшая посреди кладбища большая красная каменная церковь была тоже разбита; полколокольни было снесено, наверное, бомбой, а в толстых каменных стенах церкви было пробито снарядами несколько больших дыр. К середине дня с серого неба каплями повалил унылый мокрый снег. Кругом из-под снега торчали то черные мраморные, то серые каменные, то железные заржавевшие, с завитушками кресты. Глубокий снег покрывал могилы сплошной и ровной пеленой, и почти нигде не было протоптано никаких дорог. Кажется, этой зимою люди вообще не ходили на кладбище,
Шурика хоронили в стороне от других могил, возле самой церкви. Народу было немного — человек пятьдесят или шестьдесят: несколько деятелей из городской управы, все немолодые, кашлявшие, ежившиеся и беспрерывно оглядывавшиеся по сторонам люди, два десятка русских полицейских с красно-белыми повязками на рукавах, два немецких офицера — толстый майор, о котором Прилипко сказал, что он из комендатуры и будет говорить речь над могилой, и молодой худой ротенфюрер в черной гестаповской форме. За ними в две шеренги был построен взвод немецких солдат. Еще десяток немцев с винтовками стояли вокруг между могилами в оцеплении.
Гроб с телом Шурика подвезли к самой могиле на тупоносом немецком грузовике; гроб был закрыт, и его не открывали: должно быть, на изуродованное лицо Шурика невозможно было смотреть. Два очень плохо одетых, оборванных, как бродяги, старика могильщика вместе с русскими полицейскими стащили гроб с машины и на веревках опустили его в могилу. Хмурый сутулый поп с худыми, нервно ходившими под надетой поверх шубы рясой лопатками торопливо отслужил короткую панихиду и несколько раз взмахнул кадилом, в котором, как показалось Маше, ничего не горело.