– Собора в Уимборне.
– Да, именно. И он еще кое-что может получить, Уолси распорядится. Уолси так умно выбирает для всех должности, подходящие к их нуждам. Я хочу, чтобы Реджинальд был нашим представителем; он должен выглядеть в Падуе уважаемым ученым и жить как подобает. Я его покровитель, леди Маргарет, его положение отражает мою ученость. Я хочу, чтобы мир знал, что я – человек вдумчивый, я на переднем краю новой науки, я – король-ученый.
– Благодарю вас, – отвечаю я. – Просто мы, его семья, хотели бы, чтобы он какое-то время побыл с нами.
Генрих берет меня за руку и кладет мою руку себе на сгиб локтя.
– Я понимаю, – тепло произносит он. – Я ведь тоже скучаю о матери. Я ее потерял, когда был моложе, чем Реджинальд сейчас. Но ему придется справиться. Человек должен делать то, к чему призывает его предназначение.
Король идет, взяв меня под руку. Мимо проходит хорошенькая девушка, которая, зардевшись, ослепительно ему улыбается. Я почти чувствую жар заинтересованности Генриха, когда она приседает, склонив красивую головку.
– Кажется, все дамы поменяли головные уборы, – замечает Генрих. – Что за моду ввела моя сестра? Что все теперь носят?
– Французский чепец, – отвечаю я. – Вдовствующая королева Франции привезла эту моду с собой. Думаю, мне тоже стоит переодеться. Он куда легче, и носить его проще.
– Тогда и Ее Светлости надо бы такой носить, – говорит Генрих.
Он привлекает меня к себе.
– Она здорова, как вы думаете? Может быть, в этот раз нам повезло? Она мне говорит, что срок прошел.
– Пока рано говорить, но я надеюсь, – ровно отвечаю я. – Я молюсь об этом. И она каждый день молится, чтобы Господь благословил ее ребенком, я знаю.
– Так почему Господь нас не слышит? – спрашивает Генрих. – Она каждый день молится, и я каждый день молюсь, и вы тоже. И половина Англии. Почему Господь отвернулся от моей жены и не дает мне сына?
Я прихожу в такой ужас оттого, что он вслух говорит об этом со мной, да еще так, что может услышать Томас Уолси, что начинаю спотыкаться, словно ковыляю по грязи. Генрих медленно разворачивает меня лицом к себе, и мы останавливаемся.
– Нет ничего плохого в том, чтобы задаваться таким вопросом, – настаивает он, защищаясь, как дитя. – Это не неверность Ее Светлости, которую я люблю и всегда буду любить. Это не вызов воле Господа, поэтому в этом нет ереси. Я всего лишь о том, что у любого деревенского дурня может быть сын, а у короля Англии – нет; почему?
– Может быть, он теперь у вас будет, – слабым голосом отвечаю я. – Может быть, она носит вашего сына прямо сейчас.