Утром Мирослав отправился в университет. Он был рад началу нового учебного года. Ему хотелось к людям. Ясноглазым, веселым, беззаботно жующим бутерброды на лавочках рядом с буфетом, рассыпающимся искрящимся смехом по углам коридоров и студенческим курилкам. Ему хотелось простоты.
Он бодро вошел в учебное здание и с радостью услышал первое: «Здрасти, Мирослав Дмитриевич». Улыбаясь, Погодин повернулся к студенту.
— Здрасти, Потапов. У тебя хвост по моему предмету, не забыл?
— Помню, Мирослав Дмитриевич! Сдам, Мирослав Дмитриевич! — Выкрикивал Потапов через плечо, углубляясь в гомонящую толпу.
— Смотри у меня, — посмеиваясь, пробурчал Погодин себе под нос, тряхнул каштановой шевелюрой и с удовольствием воззрился с высоты своего роста на кишащий студентами холл.
Протиснувшись к лестнице, он легко вбежал на второй этаж и направился в учебную часть справляться о расписании.
Пока Погодин наслаждался суетными университетскими буднями, Иван Замятин думал тяжкую думу. «И что прикажете делать с этим новым знанием?» — кручинился он, размышляя над тем обстоятельством, что Погодин-старший приходил к психиатру и обсуждал нечто связанное с его сыном, то есть с Мирославом. С какой стороны подступиться к этому факту, Замятин пока не представлял. Значит ли это, что теперь у него появилось еще два подозреваемых, один из которых эксперт, привлеченный к расследованию самим же майором?
Мог ли Погодин-старший учудить такую расправу над психиатром и Соболь? Ливанов сказал, что за родных он «хребтину голыми руками переломит», но сломать кому-то хребет — это одно, а совершить ритуальное убийство — совсем другое. Но кто его, этого Дмитрия Погодина, знает? Может, книжек сына начитался или еще какая-то беда с его сознанием приключилась.
С Мирославом все куда глаже складывается — это тревожило Замятина больше всего. Уж ему-то, знатоку сектантства, оккультизма и прочей мути, обставить ритуальное убийство проще простого. Он своей мудреной головой и не такую постановку на месте преступления мог бы воссоздать. Но какой у него мотив? Чисто по-человечески Мирослав майору нравился, не чувствовал в нем Замятин второго дна. Несмотря на то, что изъясняется Погодин-младший так, словно кружева плетет, парень он прямой, взгляд у него чистый. Но опять же — чужая душа потемки. Могло ли получиться так, что Замятин, сам того не ведая, привлек к расследованию убийцу, а тот теперь водит его кругами, морочит голову белибердой и играет в свою игру? От этой мысли майору становилось не по себе.