– Да уж, это вездесущее карри.
– А почему всем не нравится одинаковое? – не унимался Никитка.
– Потому что все люди разные. Вот ты – маленький. А мы с папой – большие. Ты любишь сосиски, а папа брауншвейгскую колбасу, – и Катя передала Виктору тарелку с сырокопченой колбасой.
– Не просто колбасу, – ухмыльнулся Виктор, – а завернутую в лаваш колбасу. – И потянулся за армянским лавашом.
– Папа тоже ест сосиски, с картофельным пюре.
Они могли так проговорить целый день. И Виктору бы это не наскучило. Он смотрел в голубые с зелёным отливом уже совсем большие глаза сынишки и был предельно счастлив. Ему лишь очень хотелось, чтобы вчерашний день не начинался, и он не находил сомнительных документов в гардеробе их совместной с Катей спальни. У него к ней было море вопросов, но сегодня он решил о них забыть и провести настоящий семейный день. Как раньше. Вместе.
– Как насчет того, что в детский садик ты сегодня не пойдешь? – спросил он сына, у которого тут же от радости выросла широкая неподдельная улыбка.
Катя удивилась не меньше. Давненько муж не устраивал семейных подрядов. Конечно же, она соскучилась по проведённым вместе дням.
Она лишь боялась, что кашель может все испортить, но мужественно старалась об этом не думать. Возможно, все обойдётся. А бледность профессионально скрывается косметикой. Она посмотрела на мужа и подмигнула ему. Сегодня их ждал пикник, а потом зоопарк, а потом и океанариум. Она поняла, что совсем размечталась, но надо было всё успеть наверстать.
21.
Правда – это нечто такое,
что каким-либо образом может кого-либо дискредитировать.
Г. Менкен
В парке Гуэль царила весенняя и радостная атмосфера: солнце пробивалось сквозь густые рощи пиний и пальм, небо пестрило почти прозрачными облаками.
Как колокольчики, повествующие о начале спектакля, звучал детский смех. То, отдаляясь, то приближаясь, этот смех окружал со всех сторон, по мере того, как малышня носилась вокруг извитых дизайнерских скамеек, на одной из которых сидел Андрей Лукенко.
Он просматривал газету, которую оставил седой мужчина десять минут назад на той самой скамейке. От нечего делать он перелистывал страницу за страницей, ругая себя за то, что не учил порядком испанский в вузе.
Газета была цветная, и он, как маленький ребёнок, изучал картинки. В основном, мелькали знакомые политические лица, футбольные игроки и вот – его-то он знает точно – Энрике Иглесиас.
Когда Андрей был в Доминикане, в Пунта-Кане тоже везде висели плакаты, восхваляющие его концерты и повествующие о скором приезде кумира. В общем-то, ничего удивительного, если считать, что он поёт испанские песни.