только на себя, сейчас же за тобой будут наблюдать несколько десятков человек. От нас
всех зависит успех операции. Мы – команда! Помни. Действуешь по ситуации, но в русле
поставленной задачи. На тебя, Алекс, повесят микрофон, поэтому я буду в курсе
происходящего…
– Если они обыщут меня и найдут микрофон, а они обязательно обыщут, то все
полетит к черту, – предостерег Алекс.
– В следующий раз меня не перебивай, – настойчиво попросил Отец. – О микрофоне
не волнуйся – на ощупь не обнаружат. Это тончайшая игла, аналог прибора, который был у
тебя во время путча. Спрячем под одеждой, так что ты там не раздевайся, – посоветовал
он, и уголки губ сложились в едва заметную улыбку. – Папку ни в коем случае не
выпускай из рук. Чтобы тебе не засыпаться, она не снабжена маячком, а мы не можем
допустить, чтобы документы уплыли. Ее ты вручишь лично в руки Либерману и никому
другому. Если мы хотим заполучить его целехоньким, нам нужны неопровержимые
доказательства его причастности к шпионажу против СССР.
– Да, но если при штурме он сбросит бумаги или просто выпустит их из рук, то
плакала наша доказательная база.
– Ты опять перебиваешь.
– Прошу прощения.
– Папка обработана специальным составом, так что стоит господину Либерману
коснуться ее, следы уже не смоет, – пояснил Отец, – тогда мы прижмем его к стенке. И если
все пройдет гладко, то может быть, удастся выудить из него дополнительную
информацию.
После полученного инструктажа Алекса прошел в лабораторию, где его снабдили
микрофоном и ознакомили с правилами пользования незатейливым устройством.
Ровно в оговоренное время и в назначенном месте Алекс ожидал человека от
Либермана. В его руках был неприметный кейс с заветными бумагами.
Рядом затормозил желтый обшарпанный «москвич».
Игра началась.
* * *
РАЗГОВОР:
– Вы знаете, чем грозит нам ваша самодеятельность в купе с крайней
самонадеянностью, – Иван Денисович выходил из себя, и эхо вторило его словам под
высоким потолком кабинета. – Вы ликвидировали троих, но пожалели самого опасного
для нас человека. А мы не поощряем жалость!
– О жалости не может быть и речи. Согласен с вами, что для нас это
непозволительная роскошь, – Отец оставался спокоен, несмотря на бессильную злобу
своего собеседника, – я не отказываюсь от достигнутых между нами договоренностей,
но вы не ограничили меня сроками, а я не могу делать одно дело в ущерб другому.
Операция, в которой задействован Алекс, разрабатывалась на протяжении нескольких
лет. Завалить ее, значит навредить стране, а Родина для офицера – это святое.
– Вы со своим патриотизмом ставите нас под удар. Неужели до сих пор непонятно,