«Третьяковка» и другие московские повести (Степанян) - страница 33

Прежде чем поклонится
Царю и патриарху.
Чтоб никто не смел
Искать иной правды,
Кроме той,
Что патриарх и царь возвещают.
Ты велишь —
А уж стражи твои досмотрят зорко,
Чтоб никто твоего повеленья не нарушил.
Господи!
Как же быть нам?
И что делать?
Страшен гнев Твой,
Да говорят же,
Что Бог – высо́ко.
Царь – далёко,
Да палачи его все ближе!
Топорами стучат,
Рубят срубы, чтоб жечь нас живыми.
Смилуйся над нами!
Укажи, на кого опереться!
Тьма кромешная нас объяла,
Без огня путеводного —
Погибаем!
Говорит Господь —
Кто зажжет светильник,
На высоком месте
Поставить его должен.
Оттого и Москва святая
На холмах стоит на высоких.
Высоко стоял Морозовский дом,
Был он всей Москве виден.
Распахнула Феодосья Прокопьевна его двери,
Потянулись туда Божьи люди —
Те, что истину Божию
Превыше души своей возлюбили,
Что и малую крупицу правды
Не уступят сатане вовеки.
Стал Морозовский дом
Словно крепость,
Словно пламя к небу,
Возносилась оттуда молитва.
А вокруг народ московский
Исполнялся силы
И стоял за правду —
Не хотел царю покориться.
Как узнал про это царь Алексей Михайлович —
Испугался.
Глубокой ночью
Ворвались к Морозовой его стражи,
Заковали боярыню тяжелой цепью,
С милым сыном проститься не дали,
Повлекли в монастырь, в подземелье.
Говорили царю приспешники злые:
– Повели, государь,
Ее сжечь поскорее,
Чтобы впредь другим
Неповадно было.
Только царь недаром
Душу дьяволу продал —
Научил его дьявол
Хитрости змеиной.
Отвечал им царь:
– Ой вы, верные слуги!
Человека сжечь —
Нехитрое дело.
Прежде надо, чтоб от правды
Боярыня отреклася,
Чтобы подлый люд
Надежды на Бога лишился.
Приходили к ней в подземелье
Царские вельможи,
Приходили – увещали ее и стыдили:
– Не годится тебе, боярыне знатной,
Черный хлеб глодать
В кандалах и в кровавой коросте.
А повинна в той беде
Твоя гордыня,
А гордыня – это грех величайший.
Феодосья Прокопьевна им отвечала:
– Неужели бояре Христа знатнее?
Он – мой истинный царь —
Не гнушался такой пищей,
Он терновым венцом венчался
И был за меня распят.
Не предам я его любви
И под самой жестокой пыткой.
Так она говорила в сыром подземелье,
А слова ее
По всей Москве разносились.
Пробирались к ней в темницу
Верные люди,
И она их наставляла
И укрепляла в вере,
А тюремные стражи
Между собой шептались:
– Как мы их сегодня не увидим,
Так пусть на Страшном суде
Не увидятся грехи наши.
Догадался об этом царь Алексей Михайлович —
Приказал везти боярыню на Ямское подворье,
Чтоб пытали ее там
Палачи непростые —
Князь Одоевский и князь Воротынский.
Заломили ей белы руки,
Связали,
Высоко подвесили на дыбу.
Стали бить кнутами нещадно,
Так что кожа клочьями повисла.
А потом ее водой отливали