Сидит, как царица на троне,
И люди с поклоном идут
К незрячей девчушке Матроне,
Что кто-то в их дверь по ночам
Проходит, незрим и неслышен,
И полнит избу аромат,
Как яблонь цветущих и вишен.
Привыкла, что стала вдовой,
Что Марьюшка – вся седая,
Что сколько муки ни возьмешь из горшка,
Мука в нем не убывает.
И все же порой, как сквозь сон,
Накатывает удивленье:
– Неужто сам Бог посетил
Убогое наше селенье?
Такая повсюду печаль,
Хоть пляшут, хоть свадьбы играют,
И каждого до смерти жаль —
И тех, что головушку свеся,
Бредут,
И тех, что носы задирают.
Построил Гаврилин Андрей
Себе не избу – а палаты,
На кровные деньги построил! —
И стал
Пред всеми во всем виноватый.
И братьев родных он вконец разъярил,
Четверку коней заимевши.
Не вынесли братья,
Украли коней.
Едва не повесился бедный Андрей!
Помилуй нас, Господи, грешных!
А вот у Носковых беда!
Такая, что вымолвить страшно.
За месяц один и отца схоронили,
И старшего брата Дуняши.
От брата вдову и двенадцать сирот
В наследство они получили.
Старуха Носкова ослепла от слез,
Завидует тем, кто в могиле.
. . . . . . . . . . .
И тут прямо чудо случилось!
Нашелся на Дуню купец:
В соседнем селе многодетный,
Но вовсе не бедный вдовец.
У матери высохли слезы.
Она и мечтать не мечтала!
А Дуня услышала – и обмерла,
До церкви родимой едва добрела,
Пред образом Спаса упала.
Молилась, рыдала,
Винилась в грехах
Пред Господом и пред всеми,
Просила от новой беды упасти
Вдовца горемычного се́мью.
– Ведь я не смогу у них долго прожить!
За что ему снова жену хоронить?
Молилась, и стало на сердце светлей,
И вновь обрела она силы.
И только до дому дошла,
Как словно ее осенило.
Дуняша родную свою обняла
И молвила тихо сквозь слезы:
– Ты старшую замуж давно отдала,
А много ль от этого пользы?
Ведь Варькин-то муж
И совсем богатей —
Аж в Питере лавку имеет!
И не дал копейки на братних детей,
А Варька и пикнуть не смеет.
– Ты всё о других! А что будет с тобой,
С голубкой моей бесталанной!
Остаться навеки чужою рабой
И так и прожить до доски гробовой
Без се́мьи, без деток желанных?
А Дуня хоть слушает эти слова,
Да мимо ушей пропускает.
– Нас всех и всегда выручала Москва,
Пускай и теперь выручает.
Мне только бы место найти, где харчи,
А денег я даже не трону.
– А может, схожу я Матрону спросить?
– Конечно, конечно, Матрону!
– Да шепчут вокруг, что свихнулась с ума
Подружка твоя дорогая.
Как раньше народ утешала она,
Так нынче все больше пугает.
Помещик наш Яньков пришел к ней с женой,
Совсем про другое просили, —
Она же велела именье продать
И прочь уезжать из России.
Ну, как же на это достанет им сил?
Он в это именье всю душу вложил.