– Что вы делаете? – с хрипом вырвалось у Раджими.
– Лежите! – приказал Юргенс и послал в темноту один за другим четыре выстрела.
В ответ раздался чей-то сдержанный смех. Юргенс выстрелил еще раз.
– За что вы губите меня? – взмолился Раджими и попытался вырваться из-под тяжелой руки Юргенса.
– Тише… – прошипел Юргенс.
Раджими сделал попытку освободиться.
Юргенс скрипнул зубами и пустил шестую пулю в затылок Раджими. Тот вздрогнул и замер.
«Осталось два патрона», – подвел итог Юргенс. Дышать стало легче. Он ползком стал пятиться назад и почувствовал под собой траву. Значит, совсем рядом роща. Он полз минуту… две… три по мягкой душистой траве. А когда ноги уперлись в кустарник, быстро вскочил на ноги. Вскочил – и точно врос в землю: перед ним стоял человек. Удар… «Вальтер» отлетел в сторону. Рука повисла, как плеть.
– Сюда, товарищ майор! – крикнул человек.
Подошли двое. Человек чиркнул спичкой, зажег папиросу. Юргенс вгляделся в его лицо.
Перед ним стоял Ожогин.
Минуло несколько лет…
Экспресс, оставив позади себя русские просторы и так похожие на них польские пейзажи, стремительно мчался на запад. Длинный шлейф из дыма и пара, то густо-черный, то серый, волочился следом, стлался по крышам вагонов, залетал в окна и бесследно таял в синеве августовского дня.
– Одер! – громко сказал кто-то.
И все, кто сидел, лежал, читал, спал, потянулись к окнам.
Поезд пересекал границу Германской Демократической Республики.
Андрей и Алим – делегаты от московского студенчества на Всемирный фестиваль молодежи и студентов – тоже подошли к окну и всмотрелись. Вот она, Германия, та самая, откуда пришла страшная война, залившая кровью землю, опустошившая города, села, деревни… Друзья молчали, вспоминая тяжелые картины недавнего прошлого.
…В жаркий полдень поезд вошел в застекленную галерею Восточного берлинского вокзала и застыл у перрона. Заиграла музыка, долетел шум приветственных голосов.
Андрей и Алим, взволнованные, остановились у выхода. Выбраться из вагона было не так просто: перрон заполнили тысячи юношей и девушек. Они обнимали гостей, жали им руки, преподносили цветы. Зазвучал гордый, боевой Гимн демократической молодежи. Показалось, что перрон раздвинулся и вокруг стало еще светлее, наряднее, праздничнее.
…Накануне открытия фестиваля друзья пришли на Потсдамскую площадь, на ничем не обозначенную и не очерченную границу двух зон – западной и восточной.
На той стороне толпилась молодежь, слышались выкрики, споры. Улицу преграждали штуммовские полицейские, не пропускавшие в восточный сектор Берлина. Откормленные, вооруженные пистолетами и дубинками, они теснили толпу, а она все росла и росла. Молодые руки крепко держали и поднимали высоко над головой алые стяги, плакаты с изображением голубя мира.