Наруз Ахмед воспрянул духом, приподнял ногу, чтобы поставить ее на оттоманку, но тут дог снова так угрожающе заворчал, что нога сама по себе застыла на месте. Трясущаяся рука невольно сжалась, и фонарь вспыхнул. На Наруза Ахмеда медленно надвигался могучий зверь, скаля белые клыки.
Наруз Ахмед сжался в комок, присел на корточки и притих, как притихает пташка при виде коршуна. Он не мог больше смотреть в неподвижные глаза зверя и погасил фонарь. Леденящий сердце страх сковал его. Он уже видел себя в наручниках, бредущим по городу с двумя рослыми полисменами по сторонам. Конец…
И тут пес стал лаять, басовито, громко и яростно. Дом ожил.
Керлинг в это время принимал своих близких друзей в особняке на улице Лалезар.
Это был упитанный, рослый, неопределенных лет блондин с расплывшимися чертами лица, гладко прилизанными редкими волосами и желтовато-серыми глазами, светившимися из-за неоправленных очков. Одет он был по моде, но не по возрасту – в пиджак светло-песочного цвета, ярко-синие брюки и галстук лихорадочной расцветки.
После легкого ужина, орошенного разнообразными коктейлями, хозяин и гости собирались усесться за карточный стол, но в это время зазвонил телефон.
Керлинг снял трубку, выслушал короткое сообщение и так же коротко ответил:
– Сейчас приеду. Откройте ворота.
Потом он нервным жестом поправил галстук и обратился к гостям:
– Прошу прощенья, господа! Я должен отлучиться. Начинайте без меня.
Никто из присутствовавших (были только мужчины) не стал протестовать и расспрашивать. Все отлично понимали, какие сложные обязанности возлагает на человека должность корреспондента иностранной влиятельной газеты.
Керлинг быстро прошел в кабинет, вынул из ящика стола массивный пистолет и положил его в карман. Минуту спустя он сидел уже за рулем.
Машина легко прошелестела по гладкому асфальту, запрыгала по булыжной мостовой и запылила по немощеной улице. Достигнув перекрестка, она сбавила ход, повернула вправо и, оставив облачко голубоватого дыма, въехала в узкую улицу.
Керлинг выбрал самую короткую дорогу. Он торопился. Потянулись кривые, пропитанные пылью и зловонием переулки с глухими высокими глиняными заборами. Потом мелькнули развалины старой городской стены.
Машина выбралась на загородное шоссе, обсаженное деревьями, и увеличила скорость. Дорога некоторое время стлалась вдоль широкого арыка, повторяла его изгибы, затем перебежала через мост и подалась влево.
Керлинг вел машину спокойно, свободно откинувшись на спинку сиденья. Руки его, слишком белые для мужчины, с отполированными ногтями, покрытые веснушками, не держали баранку, как обычно держат ее профессионалы-водители, а лежали на ней. Точными, едва приметными и небрежными движениями ладоней Керлинг манипулировал рулем.