– Роман когда вернется? – спросил Чувель Авдотью.
Ласкин хотел выйти из своей засады и вступить в разговор, но то, что он услышал, заставило его еще глубже отступить в тень.
– Знаешь, Ваня, неспокойно у меня на душе. Как бы промеж них там чего не вышло.
– Гляди-кась, чего они не поделили?
– Мне Роман перед уходом сказал, что отошьет этого гостя. Не понравился он ему.
– Они что, поссорились?
– Не то чтобы… но что-то Роман его невзлюбил. Сразу эдак… Даже удивительно… – в раздумье проговорила она и повторила: – Неспокойно на душе.
– Ну, душа – это принадлежность буржуазная. В тебе душе и делать-то нечего. Для ее помещения нежные телеса нужны. – Чувель звонко шлепнул сестру по широкой спине.
Авдотья вспылила:
– Блаженный! Я тебе всерьез говорю.
Чувель насторожился:
– Что-нибудь замечала?
– Особого ничего…
Чувель сплюнул.
– Присмотреть, может, и нужно, ежели уж разговор пошел, но… – он уставился на свою забинтованную ногу.
Авдотъя решительно сказала:
– Сиди. Сама пойду.
– Ладно, – согласился Чувель. – Возьми мой карабин, полегче он.
Он сказал это так просто, точно предложил даме зонтик.
Ласкин решил, что пора выйти из засады, чтобы помешать Авдотье теперь же уйти в тайгу.
– Здравствуйте! – сказал он, насколько мог, просто и протянул принесенные панты. – Вот посылка от Романа Романовича.
Авдотья посмотрела на панты.
– А сам?
– Велел передать, что задержится еще на денек. Отстрел плохо идет.
Авдотья спросила более приветливо:
– А как вам понравился отстрел?
– Сказать правду – ничего интересного.
– Домой собираетесь?
– Да, думаю уезжать.
Подавляя улыбку удовлетворения, Авдотья степенно проговорила:
– Ну что же, брат может подвезти вас на шлюпке к пристани. Все равно панты отвозить.
Чувель запротестовал:
– Гляди-кась, из-за одной пары ехать? Небось до завтра не завоняют. А тогда вместе с теми, что Роман принесет, и отвезем.
Авдотья настаивала на том, чтобы ехать теперь же. Когда выяснялось, что ехать придется долго, ее охотно поддержал и Ласкин.
– Ин ладно, приготовь шлюпец, – согласился Чувель. – А только, парень, поедем мы к ночи. Сейчас немыслимое дело. Гляди, пыл какой. И сами сопреем и панты завоняем. Ты, Дуня, в погреб их, в погреб.
На том и порешили: ехать вечером. К тому же оказалось, что и пароход на Путятин зайдет лишь к утру, Ласкин попадет прямо к отходу.
– По прохладе и поедем, – резюмировал Чувель.
Совершенно успокоенный удачно складывающимся отъездом, Ласкин не спеша собирал свой несложный багаж, когда до него донесся приглушенный шепот Авдотьи Ивановны:
– А все-таки, Ваня, я в тайгу схожу… Снесу Роману поесть.