— Я сразу удивилась, — сказала тогда Николь Шваттке, — что у него на фотографиях не было соболиной шапки со значком Ленина.
Агасов был чист, это Еннервайн узнал после запроса в Федеральное управление уголовной полиции в субботу. Русский опубликовал две книги о прыжках на лыжах с трамплина, был женат, имел несколько детей, не был замешан ни в каких скандалах с наркотиками и допингом, единственной роскошью у него была дача в Сочи с видом на Черное море — все очень похоже на положение у Сёренсена, только по-русски.
После того как расследования в субботу после обеда были прекращены, Еннервайн решил провести спокойно выходные в гостинице «Эдельвейс». И сейчас он находился на пути к вокзалу и снова хотел заняться делами в обычных узких помещениях, забитых до отказа трупами соперников и главных свидетелей, соучастников, богатых тетушек, вымогателей…
— Знаете что, такая шумиха нам здесь не нужна.
— Скажите мне, пожалуйста, чего вы от меня хотите, господин Харригль. Вы хотите дать свидетельское показание?
— Нет, не хочу, я просто так считаю. Потому что как раз встретил вас здесь.
— Я иду на поезд. У меня важная встреча. — И именно самая важная встреча, какой давно уже не было, подумал Еннервайн. Совершенно личная встреча. Переговоры, от которых он давно уклонялся. Разговор, на который наконец решился.
По сути, у всех полицейских следователей есть дефект, темное пятно, тень, шрам, о котором шепчутся тайком. Может только этим они и отличаются друг от друга. Перевелись комиссары без недостатков и грехов, а шрамы, изъяны, странности и ложные цвета, деформации и отсутствие масти очень разнообразны.
У некоторых комиссаров лишний вес, боязнь высоты или проблемы в отношениях. Следователи тоже страдают алкоголизмом, кривые на один глаз, имеют склонность к наркотикам, живут в незаконных браках, зависают, несмотря на героическую работу, в том же разряде заработной платы, или им уже далеко за пятьдесят. Одни страдают от того, что у них не тот пол, не тот партбилет или знак зодиака, другие не выносят вида крови, не любят позднеготические строения и острые ножи. Некоторые не могут бросить курить или им просто не везет с коллективом, с начальством или со своим темпераментом. Все время что-то находится. И у Еннервайна тоже. И это что-то называлось акинетопсия. И ему приходилось с этим бороться.
Он страдал от нарушения восприятия, это не привело к преждевременному выходу на пенсию с вечными прогулками вокруг альпийских озер только потому, что никто кроме него не знал об этом. Расстройство до сих пор проявлялось очень редко, и он полагал, что сможет справиться с этим один без посторонней помощи. У него было всего только пять таких приступов, но они становились сильнее и внушали страх. Только одно слово полицейскому врачу, и ему тут же пришлось бы распрощаться со своей службой, с горячо любимой профессией полицейского. Одна беседа с психиатром, и ему, возможно даже, пришлось бы опасаться, что его на продолжительное время вообще уберут из цивилизаторского общения. У него было исключительно редкое нарушение восприятия движения, при котором окружающий мир проявляется не в форме пленки, а в форме комикса. Во время приступа акинетопсии мир перескакивает от одной картинки к другой, и моментальный снимок надолго зависает, в то время как шумы вокруг беспрепятственно движутся дальше. Поэтому Еннервайн не ездил на машине, не совершал дальние поездки, он избегал намечавшиеся вылазки в горы — он упорно держался за свою полицейскую службу. Однажды во время одной операции акинетопсия даже спасла ему жизнь. И именно тот случай был использован в качестве самого большого предлога, чтобы не идти к врачу.