— Это не мое дело, — пояснила Дженнифер Сейтц. — Строго говоря, я радиоастроном и работаю с главными антеннами, которые являются частью сети, охватывающей всю Солнечную систему. Наша опорная база находится на орбите Плутона и обеспечивает отличные технические возможности для приема сигналов. Вот почему у нас здесь так много второстепенных ресиверов — чтобы поддерживать связь с наиболее удаленными объектами Солнечной системы. Так что сами можете видеть: я не имею ни малейшего отношения ни к составу пыли на Марсе, ни к уровню ледяных приливов Европы, ни к сверхпроводящим слоям оболочки Харона. Ну а если вы пожелаете узнать о действительно интересных явлениях вроде остаточного излучения после Большого взрыва или магнитном эхе квазаров, я смогу занять вас не на один день.
— А здесь есть планетологи?
— Нет. У нас в штате имеются только два радиоастронома — это я и мой напарник Кэрри, — а также четыре техника, поддерживающие нормальное функционирование аппаратуры. Ну, настолько нормальное, насколько позволяет спонсирование. А после нападения праймов наша жизнь стала еще интереснее: Исследовательское агентство ФОН собирается на некоторое время и вовсе прикрыть обсерваторию. Мне приходится ломать голову еще и над тем, как законсервировать все оборудование. Надо было при последнем омоложении переместить всю память об астрономии в хранилище и заменить чем-нибудь другим, что способно приносить реальные деньги. В конце концов, кому сейчас интересно поддерживать людей, скромно посвятивших не одну жизнь расширению знаний о происхождении человеческой расы? Только не нашему чертову правительству. Ну а теперь можете спустить на меня всех собак.
— Мне жаль, что обсерватория пребывает в таком состоянии, — сдержанно заметила Ренне. — Но сейчас идет война, и Содружеству приходится менять приоритеты.
— Да, конечно.
— Скажите, а «Межпланетная ассоциация Ламбета» получила хотя бы часть собираемой для нее информации?
— Нет. Марс фигурирует примерно в половине проектов удаленного наблюдения в Солнечной системе. Их длительность рассчитана на многие годы. Нужно признать, что тридцать лет — довольно большой промежуток, но не максимальный.
— Какие именно датчики передавали информацию с Марса? Есть точная маркировка?
Дженнифер Сейтц пожала плечами.
— После этого происшествия я, конечно, заглянула в контракт. Но там почти ничего не указано. Используемое оборудование просто обеспечивает стандартное наблюдение за марсианской средой.
— А могло оно вместе с научными данными принимать какие-либо зашифрованные сообщения?