Оксана говорила. В глубине её мерцала неярким золотом коронка.
«Вот только почему вас, таких красивых, образованных, молодых и рассудительных, таких знающих себе цену, два года назад не было – в моём прошлом? Почему? А?!!»
Внезапно мне показалось: белые стены качнулись, и солнечный зайчик от лежащего на старых газетах карманного круглого зеркальца скакнул резвым эллипсом из математической школьной викторины. Махнуло люстрой, рассыпалось осколками света. Пол накренился – угрожающе, палубой тонущего корабля – и я уже отчаянно машу правой рукой, теряю равновесие, и нога катастрофически ползёт по гладкому буку паркета. И метит ринуться вниз несчастная моя голова, а за ней – всё тело, вниз: к тепличному декабрьскому понедельнику, серебрящему кору раздетых тополей солнцу и к голубизне неба, по-стариковски тусклой и бесполезно ласковой, как бабушкины глаза. К невидимо вращающимся в зеленоватой прозрачности реки красным лапам белых лебедей. К атакующему вскрякиванию селезня с фиолетовой резкой головкой над расколотым чёрным чугуном решёток и размолотой бетонной вертикалью русла в покривившемся зеркале плёса. Сейчас я упаду к пронизанным лучами волосам – из-под негритянской кучерявости каракуля, к своевольному и живому женскому рту, к изысканной седой густоте ресниц в бесконечности взмахов. «Здравствуй, Борь! Как поживаешь?..» Я промчусь одинокой кометой в своё прошлое, с бешеной силой и желанием расколюсь о плиты набережной, и ледяное ядро неисцелимой моей тоски разлетится наконец, растает чистой водой, растечётся у ног женщины, с которой началось моё возрождение и которая, в сущности, только и имеет право ступить в эту воду.
«Ленка-Ленка, на кого я тебя променял?!»
Я стиснул виски руками. Кажется, замычал даже. Сорняки седины в шевелюре, свежеиспеченный диплом с хрустящими ароматными корками, зарождающийся гастрит и открывающиеся горизонты в журналистике, бездомность и хорошая зарплата, хилость высохших над книгами мышц, глубокие морщины у глаз и определенно обозначившаяся полнота, спокойная уверенность в себе, исчезнувший страх перед жизнью и до этих минут непонятное, растущее из месяца в месяц подсознательное равнодушие ко всем красивым женщинам – коллегам – всё завертелось-закружилось, затолкалось и рассыпалось вдруг строго по ранжиру. Всё стало на свои места.
Я опустил руки. Оксана молча, полувопросительно, полувраждебно смотрела на меня. А я чувствовал лёгкость необычайную. Давненько её не было! Давненько! Последний раз – два с половиной года назад. Под витражами.