– Так что вы, стало быть, выдвигаете? Вы предлагаете мир, которым правит исключительно мясо? А не тот, что признает всю сложность своего вегетативного многообразия?
– И с каким выбором мы тогда остаемся? В диетической цепи человеческой эволюции вы все – руккола, а мы – вырезка. Однако в цепи этой – конечное количество звеньев, способных прокормить бесконечное количество ртов. И потому, прежде чем мы слишком забежим вперед себя, давайте убедимся, что на нашей рождественской вечеринке мы не забудем прославить не подвластные времени достоинства говядины и стейка, рубленого бифштекса и мясного рулета, телятины, говядины вяленой и тушенной в горшке…
– И кекс с цукатами!
– Кекс с цукатами? – переспросил я.
– Да, – сказала Бесси. – Ты такой ел?
– Конечно.
– И тебе нравится?
– В этом я не очень уверен, – ответил я. – Ты имеешь в виду метафорически или буквально?
– Буквально. Чего ради кому-то печь метафорический кекс с цукатами? Нет, Чарли, я говорю о буквальном кексе с цукатами… тебе он нравится?
– Годится. Не самый у меня любимый. Но ничего так. А что?
– Моя мама хотела испечь. Ну, знаешь, к твоему приходу. Отпраздновать такой случай.
– Прекрасно. Кекс с цукатами – отлично. И я просто уверен, что сочту кекс с цукатами твоей мамы вполне прекрасным, когда настанет тот день и я приду познакомиться с твоими детьми. Но во сколько мне там нужно быть? На какое время ты это планируешь?
– Я тебе уже не раз напоминала…
– Да, но не могла бы ты мне еще раз сказать, чтоб я не забыл? Я, кажется, много чего в последнее время забываю…
– В два часа.
– Ах да, в два. Конечно же, в два. В два часа когда-нибудь, точно…
Бесси рассмеялась и щелкнула моей резинкой трусов.
– Хватит отчетописательства! – сказала она и откинулась на кровати, потянув меня при этом за собой. Такая позиция для меня не стала беспрецедентной, и со своего наблюдательного пункта я вновь обозрел воды, перемещавшиеся подо мной. Поток влаги из одного места в другое. Постепенное запруживание и внезапное высвобождение мокроты, текущую и текшую всегда. Воду, что пребудет дольше самых крепких и сдерживающих плотин.
Когда утоление жажды у нас обоих завершилось, мы лежали под одеялами, пока она наконец не заснула на другой подушке. Уже забрезжило утро, и до понедельника оставалось совсем немного времени, поэтому я украдкой отполз к своему рабочему столу – продолжать отчет. Взяв карандаш, я взялся писать о двухчасовом обсуждении декларации ведомственной миссии колледжа; и о том, что участникам нравилось в нынешней нашей декларации, а что, по их мнению, следовало бы изменить. Заточив карандаш до еще более тонкого острия, я подробно описывал, как две стороны в конце концов сумели прийти к согласию относительно новой формулировки – если не ради гармонии или коллегиальности, то уж, по меньшей мере, чтоб создать видимость в самостоятельном отчете. В постраничном примечании я с некоторым оптимизмом отметил, что Расти и Гуэн некогда сидели вместе за тем же столом, где ныне проводилась моя фокус-группа, что некогда они были способны оставаться в одной комнате одновременно; однако с равным же сожалением я признавал, что расхождения меж ними теперь, казалось, проникли в колледже во все – включая и мою фокус-группу. Когда все это было сделано, я снова растопырил пальцы сведенной от усталости руки и под ночную тьму, по-прежнему расстилавшуюся у меня за окном, стал писать о последнем вопросе, который все еще нужно было задать, прежде чем счесть фокус-группу завершенной. Усталый, неистовый, в глазах у меня темнело от прилагаемых усилий, я придвинул абажур лампы совсем близко к бумаге и писал, писал, писал…