Я вышла на дорожку Сплотт парка и остановилась, осмотрелась по сторонам. Все также гудел ветер, завывая в вышине, обдирал умирающие листья с кустов и деревьев, дождь сыпал с неба. Я ждала. Меня буквально трясло то ли от холода, то ли от страха, но кругом никого, город спал. И я побрела дальше, одежда в который раз уже промокла, по спине бежал почти ручей, но мне было безразлично.
Так я бродила несколько часов: сначала по Сплотт-парку, потом по Пэнгем грин и даже несколько раз бесстрашно выходила к заливу. Когда совсем выбилась из сил, повернула домой. Придя в свою квартирку, упала на диван, думая, что чуть полежу и снова встану, но тут же заснула, свернувшись калачиком и дрожа от озноба.
Я стою на лестнице, кутаюсь в свитерок и никак не могу унять дрожь. Свое тринадцатое Рождество я встречаю без обычных праздничных атрибутов: ни елки, ни подарков, ни традиционного для нашей семьи застолья в Сочельник и горячего шоколадного молока утром. Со дня смерти матери прошло чуть больше месяца, и мы до сих пор в трауре.
Обычно Рождество в нашем доме всегда отмечали дружно и с размахом. Мама переставала пить еще за несколько дней до праздника, готовила, жарила и пекла столько, что потом приходилась доедать неделями. Вечерами по заведенной давно традиции мы собирались в гостиной играли все трое в «Улику», дурачились и шутили, смеясь до колик. Приезжали гости, хорошие знакомые, видевшие перед собой благополучную и дружную семью, которой мы были не так уж давно.
Я готова была терпеть что угодно весь год лишь ради таких кратких возвращений к тому семейному счастью, что было раньше. Я прекрасно помнила то время, когда сильные руки сажали меня, совсем кроху, на колени, и он читал мне книги, сказки о прекрасных принцессах. Иногда я засыпала и он бережно, как очень хрупкую вещь, относил меня наверх в мою комнату с розовыми обоями.
Тогда я не боялась его, он не вызывал во мне омерзения, моя мама часто смеялась и не злоупотребляла алкоголем и сигаретами. Он был мне отцом и звал меня ласково: «Котенок».
Но все в прошлом, как и праздничное веселье, что случалось раз в год, и от этого мне тоскливо и горько, за окном хлещет дождь, в доме сыро и неуютно и кажется, что так было всегда, а ту счастливую семью я всего лишь подглядела где-то в чужой жизни.
Парадная дверь громко хлопает, и я в панике мчусь наверх, в свою комнату, слышу приближающиеся тяжелые шаги по коридору, дверь распахивается.
Я отворачиваюсь от него, боюсь, что он прочтет в моих глазах ненависть и жажду мести. У него что-то спрятано за пазухой, под черным кашемировым пальто.