рот, чтобы рассказать, но чувствую
запах краски на его одежде. Тут же
бегу в ванную. Судя по всему,
ребёнку не нравится запах краски.
Мои волосы убраны с лица, а на
лбу мокрое полотенце.
— Лучше?
Я киваю, хотя лучше мне совсем
не стало. Мои нервы на пределе.
— Давай умоемся.
Ашер поднимает меня, и я кладу
голову на его плечо и оборачиваю
руки вокруг его шеи. Он усаживает
меня рядом с раковиной, а сам
начинает готовиться принять душ. Я
спрыгиваю и чищу зубы, наблюдая,
как он раздевается. Я знаю, что мне
нужно сделать это сейчас, пока я
окончательно не струсила или не
погрязла в сладком тумане, где обо
всём забуду.
— Я сейчас приду, — говорю я и
выхожу из ванной прежде, чем он
успевает меня остановить. Иду в
кухню и беру коробочку, которую
обернула бумагой, а тесты, лежащие
в моей сумке, засовываю в задний
карман джинсов. Снова оказавшись в
ванной, где Ашер стоит в одних
боксерах
перед
зеркалом,
я
запрыгиваю на прежнее место и
вручаю ему коробочку.
— Что это? — спрашивает он,
разглядывая коробочку, обёрнутую в
желтую бумагу.
— Просто открой её, — у меня
перехватывает дыхание.
Он
разворачивает
бумагу
и
кладет коробку на стол, чтобы
открыть. Я наблюдаю за тем, как его
брови сходятся в замешательстве.
Если он не вспомнил наш разговор о
детях, то вряд ли поймёт, почему в
коробке лежат презервативы «Троян»
и
детский
розовый
пистолет.
Кажется, будто он смотрит в окно
целую вечность, но затем поднимает
голову, а его глаза на мокром месте.
— Это то, что я думаю?
Я киваю. Он сглатывает и качает
головой. Я наклоняюсь вперёд и
протягиваю
тесты
из
заднего
кармана. Ашер поднимает руку, и его
пальцы оборачиваются вокруг них.
— Черт меня подери, — шепчет
он, и я понятия не имею, о чём
думает.
Он продолжает смотреть на
тесты, не моргая.
— Прости меня, — шепчу я,
когда он всё ещё молчит. — Я делала
инъекции. Даже не знаю, как это
произошло.
Я наблюдаю за тем, как он
кладет тесты в коробку и закрывает
ее. Я нервничаю. Он не смотрит на
меня. Ничего не говорит. Ашер берет
коробку и выходит из ванной. Ещё
слишком рано. Я знаю. Я знаю. О,
Господи,
что
я
буду
делать?
Закрываю лицо руками и пытаюсь
сдержать слёзы, которые жгут глаза.
Нам нужно поговорить. А затем мне
нужно будет понять, что делать
дальше.
Об аборте не может быть и речи,
и я не могу прожить свою жизнь,
зная, что о моём ребёнке будут
заботиться чужие люди. С этим
будем порядок. Мы будем в порядке.