– Ничего, граф, я давно уже привык к тому, что вы скорее люди, чем те, кому мы с вами обязаны своим происхождением, и хорошо, что обязаны только этим…
* * *
Дисколет мягко опустился на площадку центрального купола «черной ромашки». Пантелеймон легко спрыгнул на площадку и, не оборачиваясь, направился вниз по винтовой лестнице, ведущей внутрь этого гигантского сооружения, чем-то напомнившего Хоаххину здания на базе СПП, куда его привезли в клетке после сражения с ледяными ворами. Приложив свою лапищу ладонью к металлической пластине, настоятель открыл широкий проход в глубь темного помещения, в котором с некоторым запозданием начали разгораться дежурные светильники. Зажглись лампочки индикатора положения кабины лифта, которая быстро скользнула вниз.
Конечно, называть это сооружение концлагерем было глупо и наивно. Хотя в любой шутке есть доля шутки. А в этом нешуточном сооружении и доля была нешуточной. Они с Пантелеймоном обошли почти всю территорию купола, зашли в столовую, в спортзал и даже в пустующий провалами белоснежных стен бассейн. Все оставалось в том виде, в котором пребывало тогда, когда последняя «квартирантка» покинула это место, навсегда удалившись из этого мира. Ангары, расположенные вокруг центрального купола, были навечно закрыты, ибо именно в них и покоились те, кто называл себя Сестрами Атаки, те, что так бесславно закончили свой короткий путь, оставив за собой только страх и страдание. Остановившись перед одной из тяжелых, герметичных металлических створок, путники перекрестились. В сравнении с «удобствами», которые практикуют в своих вечно временных жилищах Дети гнева, эти «апартаменты» можно было приравнять к королевскому пентхаусу в фешенебельном отеле. Жизнь в пещерах приучила Хоаххина к более чем скромной обстановке, здесь скромность точно не была основным мотивом архитектора, скорее разумная рациональность в сочетании с доступным комфортом. Далеко не везде в человеческом космосе так относились к поверженному противнику.
– Мы своих-то по-христиански в сырую землю кладем. Ибо как из нее вышли, так в ней и почивать. Но сестры наших обычаев не принимали. Да и в предгорьях, как ты знаешь, покойниц в полотнище завернут да и в склеп каменный. Вот поэтому мы их тут и оставили. В ангарах холодно, так что они там и теперь лежат замороженные. Твоя мать умерла в предгорьях, ты разве не хочешь туда слетать и ее помянуть?
– Нет. Туда я больше не хочу. Да и здесь мне больше делать нечего.
– А отца ты не помнишь? Ты о нем ни разу не обмолвился.
– Не знаю, о чем ты. Ты мой отец, и другого у меня не будет.