Всё, что произошло дальше, сложилось для Рива в какой-то кровавый калейдоскоп из мелькающих тут и там зубов, когтей и копыт, бьющих с Тирикова копья молний-разрядов, верложьего ржания, многоголосого похожего на детский плач "волчьего" воя. Последнее, что запомнил капрал перед тем как полностью отключиться - это невыносимый смрад, исходящий из разрываемой им оскаленной пасти...
Сознание возвращалось к Риву толчками. Словно бы кто-то капал прямо на мозг исцеляющее всё и вся суперлекарство.
Застилающая глаза багровая пелена начала понемногу спадать.
Рив попытался вдохнуть, но сразу закашлялся от попавшей в горло воды.
Машинально отвел от лица какой-то бурдюк.
Моргнул пару раз.
Зрение, наконец, прояснилось.
Над капралом склонился Тирик. В его взгляде ощущалась тревога.
- Ты... в порядке?
Блэкхокер снова прикрыл глаза.
- Да.
Пацан молчал секунд десять. Затем внезапно спросил:
- Какое у тебя имя?
- Мыньк, - усмехнулся капрал, глядя в упор на мальчишку.
Тот сморщился, как будто съел что-то кислое, и помотал головой:
- Нет. Я спрашиваю, как твоё настоящее имя?
На этот раз молчал уже Рив. Молчал долго, прислушиваясь, как растекается по венам-артериям свежая кровь, как срастаются кости и сухожилия, затягиваются раны, как мышцы вновь наливаются силой...
- Рив Блэкхокер.
Капрал рывком сел и уставился на пацана.
Тирик не отшатнулся.
- Я буду звать тебя Рив и... ты не кутао...
В оазис они возвратились под утро, принеся с собой не только три корзины и четыре мешка краджа, но и семнадцать "волчьих" хвостов. Именно столько убитых зорсов обнаружили Рив с Тириком на месте ночного боя.
С этого дня для Блэкхокера многое изменилось.
Нет, его не освободили от рабства. И проводника к "Чёрным осам" он пока не нашёл.
Просто в племени АлТаМак практически все перестали смотреть на Рива, как на раба. Исключение из этого "списка" составили вождь Тан ТаМак, старик Гош и Ула, мать Тирика. Впрочем, даже они не могли не признать, что некоторое послабление капрал всё-таки заслужил.
Кормить его стали теперь два раза в день. И не объедками, а "нормальной" пищей. Лепешками, кинтами, молоком, мясом, горячей настойкой тарата. Кроме того, у Рива забрали потрёпанную дерюгу и вместо неё выдали приличный "спальник" - удобный и теплый мешок из верложьих шкур, удивительно мягкий, завязывающийся по всей длине прочными кожаными шнурками. Пусть в шатёр капрала ещё не пускали, но спать он теперь стал с комфортом. Собственно, внутрь Рив и сам не стремился, привык уже проводить ночи на свежем воздухе, смотреть на звёздное небо, любоваться обеими лунами, слушать всхрапы верлодов, стрекот цикад, шум ветра, шорох травы... В приютском детстве, да и потом, во времена службы, он просто не обращал на это внимания. Внешний мир Рив воспринимал лишь как источник опасности. Неизбежное зло, с которым приходится воевать, чтобы оно не проникло в душу, чтобы не сделало человека частью себя, чтобы всегда оставалось вовне, за гранью, там, где можно только существовать, но не жить...