Это разделение писателя на «православного» и «не» коснулось и Вас…
Олеся НИКОЛАЕВА.
Я говорила об этом публично, когда отстаивала те или иные воззрения Церкви на некоторые вопросы современной жизни. В течение двух лет я вела на церковном телеканале «Спас» две просветительские передачи: «Основы православной культуры» и «Прямая речь», где шел разговор о взаимоотношениях Церкви и культуры, Православии и интеллигенции, Православия и католичества, Православия и сектантства и т. д. Всего мне удалось сделать около ста передач.
Кроме того, основными героями моей прозы (а у меня сейчас вышел семитомник, куда вошли романы, повести и рассказы) являются по преимуществу монахи, а действие разворачивается в монастырях и вокруг них. Ну что же делать, если монахи мне кажутся гораздо более интересными, парадоксальными и глубокими персонажами, чем, скажем, представители творческой интеллигенции, а монастырская жизнь – куда круче и художественнее, чем таковая в миру! Многие мои книги – и эссеистика, и проза, и даже стихи – выходили параллельно и в светских, и в церковных, и в монастырских издательствах.
Екатерина НЕНАШЕВА.
«Возвращение к традиционной форме – единственное, что остается человеку, плохо владеющим словом» – такое мнение я услышала среди начинающих авторов. Сегодня содержание влечет за собой форму или наоборот?
Олеся НИКОЛАЕВА.
Мне кажется, это профанное рассуждение. Во-первых, что такое в данном контексте «традиционная форма»? Поскольку на написание сонетов сейчас начинающие авторы и не посягают, и речь, стало быть, не об этом, то, очевидно, имеется в виду наличие рифмы, метра, поэтических тропов, что само по себе еще не есть «форма». Если же имеется в виду само слово как образ, как соединение реальности и смысла, что присуще русской поэтической традиции, то и это не означает движение вспять, «возврат». Да и вообще – как можно вернуться к «форме», если форма не только не есть нечто внешнее, что можно натянуть на себя, как одежду, а есть пластическое выражение внутренней художественной идеи произведения? По определению Карлейля (примерно то же повторял и замечательный русский мыслитель Константин Леонтьев), форма есть деспотизм внутренней идеи, не дающей материи разбегаться.
Поэтому – еще раз: к формам нельзя вернуться, «их» нужно каждый раз создавать заново, иначе получится в лучшем случае – лишь стилизация, а как правило – мертворожденный уродец, чучелко.
Да и попробуйте-ка вернуться к гоголевскому гротеску, к пушкинской прозрачной простоте и мощи, к лермонтовской таинственности, к тютчевской точности, к блоковской воздушной пластике, к пастернаковскому блеску и изыску, к мандельштамовской ворожбе!