Корка хлеба ржаного, стакан молока —
и от этой ничтожности сытость была,
словно чья-то, не зримая нами, рука
клала что-то еще на пустыню стола.
Перемётный барак незапамятных лет,
на задворках сарай обветшал и осел.
Его крыша дырява, но в каждый просвет
входит небо – и мир твой по-прежнему цел.
Так мы жили, не зная, что можно пенять
на провалы, прорехи, гнильё да быльё.
Безотказно спешила душа восполнять,
восстанавливать мир из себя самоё.
Нет в России пустот, позабытых полей,
всё надстроено здесь до великих твердынь.
И на месте пропавшей деревни моей —
синь и золото, Саша, берёзы и синь.
Видно, так и завещано нам выживать
на холодной земле, на пожухлой траве:
извлекать из пустот, в пустоте вышивать
по начертанной Богом незримой канве.
Журавлиная к северу тянется нить,
отступает зима, торжествует весна.
И щедрот иноземных к нам некуда лить,
ибо чаша была и осталась полна.