– Решительно не понимаю, к чему клонит падре! – воскликнул Янг. – Право, его что-то не разберешь.
– Он читает нам отличную проповедь, только не знаю, какую можно извлечь из нее мораль, – поддакнул товарищу и Рейбёрн.
Но между мной и фра-Антонио существовала более глубокая связь и я отлично понял смысл его слов. Меня они далее нисколько не удивили, а только подтвердили мои горькие опасения. И фра-Антонио тут же объяснил нам, что намерен делать. С трогательной печалью и нежностью уговаривал он нас не сердиться на него и последовать его искреннему совету, а именно: добровольно уйти из Азтлана тем же путем, которым мы сюда пришли, чтобы не служить больше яблоком раздора между азтланеками и дать возможность инсургентам пойти на мирное соглашение с Итцакоатлем.
– А что же будет с вами? – спросил я, чувствуя, что фра-Антонио избрал для себя совсем иную участь.
Он с минуту колебался ответить, немного изменившись в лице. Но вдруг на щеках у него заиграл непривычный румянец оживления и все черты просияли радостной, твердой решимостью. Тихим, но вместе с тем совершенно ясным и твердым голосом фра-Антонио произнес:
– А я пойду к верховному жрецу в Кулхуакан.
– Навстречу верной смерти! – воскликнул я прерывающимся голосом, и в эту минуту мне было так больно, как будто меня резали на куски.
– Скажите лучше, – отвечал фра-Антонио, – что я иду навстречу новой жизни, славной и бесконечной, где нет ни смерти, ни греха, ни печали, ни страдания!
XXVIII. Добровольная жертва
Зная решительный характер францисканца и понимая гораздо лучше своих товарищей руководившее им великодушное побуждение, я не поддержал их в попытке разубедить его. Но когда Янг с Рейбёрном увидели, что он непоколебим, и стали упрашивать его, по крайней мере, бежать вместе с нами, я присоединился к их мольбам. Но ни просьбы, ни убеждения не действовали на фра-Антонио. В самом деле, он поступал вполне логично, и мы, не соглашаясь с его взглядами, в то же время не могли не уважать их. Он говорил, что пришел сюда с единственной целью проповедовать благодатное христианское учение язычникам, которые без его проповеди коснели бы в идолопоклонстве. Поэтому наш друг не оставлял за собой права выбора, считая священным долгом исполнить взятые на себя обеты. Мы, по его словам, были свободны располагать собой, заботиться о своих выгодах и благосостоянии, а он не принадлежал себе и потому должен стремиться к единственной цели – исполнять добровольно взятую на себя миссию просвещения первобытного народа. По мнению францисканца, в случае войны, которая неизбежно разнуздывает все низкие человеческие страсти, семена веры, посеянные им, не могут дать плода; он был уверен, что они заглохнут и никогда не взойдут на кровавой ниве междоусобицы. А между тем его проповедь нашла дорогу к сердцам многих слушателей. Если удастся предотвратить войну, то несчастный народ не только будет избавлен от жестокого бедствия и преступления братоубийства, но, сверх того, останется готовым к восприятию кротких Христовых заветов любви и милосердия. Поэтому фра-Антонио охотно жертвовал жизнью, если этой ценой можно водворить мир, что, конечно, должно утвердить новообращенных в христианской вере, так как пример действует на людей сильнее всего. Да, наконец, говорил он, разве не может случиться, что Господь сохранил меня невредимым даже в стенах вражеской твердыни? Вспомним святого Януария, который был ввергнут в львиный ров, где львы не тронули его.