В становище полным ходом шли приготовления к сражению. Ни о каких переговорах не могло идти и речи. Если бы племянник правителя Хорезма Мунке-багатур имел возможность понаблюдать за этими приготовлениями, он, пожалуй, удивился бы. Большинство людей Тимура и Хуссейна занимались тем, что доставали воду из колодца. Объяснение тут было простое. Сразу после того, как явился из Хивы обезрученный Захир, Тимур велел все кибитки поставить в один большой круг и связать между собой веревками. Это была предосторожность на случай неожиданного нападения. Такая тактика не являлась открытием молодого полководца, великая степь издавна воевала таким образом, и даже некоторые европейские армии впоследствии применяли ее. Достаточно назвать таборитов[26].
Естественно, нападавшие искали пути для того, чтобы преодолеть стены искусственной крепости. И наиболее действенным оружием считался огонь. Тимур, для того чтобы не тушить объятые пламенем повозки, велел облить их водой заранее, чтобы сделать их недоступными для огненных стрел.
Воины прекрасно понимали замысел полководца и поэтому носились с кожаными ведрами по становищу как угорелые.
Время у них было. Мунке-багатур не мог атаковать сразу, нужно было дать отдохнуть лошадям, выдержавшим поход в двенадцать фарасангов.
Тимур и Хуссейн сидели на стоящих рядом лошадях и в просвет между кибитками наблюдали за противником.
– Если бы Аллах шепнул мне на ухо, что среди этих чагатаев скрывается Ибрагим, клянусь тем, кто бы мне это шепнул, я бы дрался с ними впятеро злее!
Тимур ничего не ответил на страстное замечание названого брата. Он не любил красивых слов и цветистых выражений, он думал не теми понятиями, которые можно сыскать в свитке поэта.
Прискакал Мансур и доложил: все уже мокрое и кибитки более напоминают лодки, чем что-либо другое.
– Лейте, лейте, – прикрикнул Хуссейн, – лучше сражаться посреди болота, чем посреди пожарища.
Тимур осторожно положил ему руку на плечо, успокаивая горячность военачальника:
– Если вылить воды слишком много, наши лошади потонут в грязи, ничего нет страшнее, поверь.
Хуссейн отвернулся. Мысль была слишком очевидной, но ему не хотелось проигрывать спор в присутствии этого самоуверенного нукера.
– Пошли! – послышались крики и справа и слева.
Кожаные ведра полетели наземь, воины бросились к оставленным в специально подобранных местах лукам.
Тимур снял с колен свой железный остроконечный сеистанский шлем и покрыл им голову.
Как и предполагалось, первая волна несла на струнах своих луков дымящиеся стрелы, отчего над скачущими поднялась темная дымка. Вместе с этой дымкой первую полусотню сопровождал характерный визг, всегда сопутствующий атаке степной конницы. Сердца русичей, мадьяров, грузин, иранцев, китайцев обливались нестерпимым холодом, стоило ему повиснуть в воздухе. Люди Тимура и Хуссейна и сами могли кричать подобным образом, поэтому остались совершенно спокойны.