Скоро пол-Гавани судили и рядили, что может значить эта посылка. Ушел Илья в монахи, или мать побуждает идти?.. Гаванские кумушки дошли до умоисступления: строили предположения, одно нелепее другого, звонили чепуху во всех углах Гавани и все домыслы свои бабьи несли к несчастной матери Ильи. Довели ее почти до безумия.
И до Кузьмича дошли разговоры о р я с е. Он заинтересовался этой чепухой. Явился к Маклецовой, расспросил ее. Узнал, что кроме рясы присланы были и штаны. Извлек их из-под кровати, стал размышлять и пришел к такому умозаключению: так как штаны были завернуты в ряску, то значит главная суть подарка заключается именно в штанах… Ряска — это так, обертка, не больше. Взялся за штаны, вытряхнул из кармана всякую дрянь, скорлупу от кедровых орехов и два свечных огарка.
Наконец, добрался Кузьмич и до зашитого пакета на имя матери Ильи. Вскрыли пакет, нашли письмо к матери — нежное и спокойное, с просьбой спешно доставить вложенный конверт в морское министерство. И конверт оказался тут же, с надписью: «весьма важное», «передать в собственные руки».
Письмо несколько успокоило больную, но все же она не могла понять, при чем тут р я с а.
По просьбе ее доставить конверт в министерство взялся Кузьмич. Одел чужой вицмундир, помылся, побрился, съел луковицу, чтоб отбить винный дух, и отправился. На этот раз «донесение» до министра дошло.
Толки о посылке, конечно, с течением времени в Гавани утихли, но ч е р н а я р я с а надолго все же осталась таинственной и мрачной загадкой.
Странно, штаны Спиридония совсем не затронули в Гавани ничьей фантазии. Их забрал себе Кузьмич. Повертел, потряс, пробормотал: «Эка дрянь! Ну да ладно. Буду в них рыбу ловить», — и унес.
А черную рясу так и не выпускала из рук Марья Кузьминишна. Мрачная посылка совсем подкосила ее здоровье, она стала чахнуть и умерла с мыслями о сыне и с ряской Спиридония в руках.
Илье пришлось долго повозиться в Охотске с приемом груза: кроме запасов зимнего обмундирования — тулупов, теплых шапок, рукавиц — он должен был взять запасы провизии: бочки с солониной, капустой. Все это он принимал осторожно, каждую бочку вскрывал, каждый тулуп осматривал, браковал без пощады, отчаянно ссорился с чиновниками, которые сдавали ему груз.