Я служил в десанте (Чухрай) - страница 40

Встреча с Любой. Розыгрыш

От станции Минводы к городам-курортам ходили пригородные электрички.

На станции Пятигорск я встретил Любу, младшую сестру Ирины. Она возвращалась в Ессентуки. Мы были рады неожиданной встрече. От Пятигорска до Ессентуков около получаса езды. Стоя в тамбуре вагона, мы оживленно расспрашивали друг друга: я об Ирине, о жизни в тылу, она о знакомых ребятах. Здесь, очевидно от раненых, было известно о больших потерях нашей дивизии. Все передавали из уст в уста чьи-то слова: «Пролив был красный от крови». Обычно молва преувеличивает события, но это было близко к правде.

Я не помню, о чем мы еще говорили, но помню, что решили разыграть Ирину. Когда мы приехали в Ессентуки, был уже вечер. Город был затемнен. У дверей в дом Люба надела мою пилотку, взяла за спину мой вещмешок и, перекинув через руку шинель, вошла в дом. Там она объявила, что ее призвали в армию и она сейчас уезжает на фронт. Мать и Ирина переполошились: «Как же так! Ты еще молодая! Чем ты можешь быть полезной на фронте?»

– Оказывать первую помощь раненым! – бодро ответила Люба.

Мать расплакалась. И тогда Люба призналась, что это не ее вещи и что я ожидаю Ирину во дворе. Ирина выбежала, на радостях обняла и доверчиво прижалась ко мне. Я был взволнован.

Я видел, что и мама Ирины, Елена Тихоновна, была мне рада. На столе появились угощения: кукурузный хлеб и чай. Я извлек из своего вещмешка деликатесы военной поры: настоящий черный хлеб, банку тушенки и несколько кусочков сахара. Ужин получился царский! За ужином начались расспросы: что с моей ногой? (я, естественно, храбрился) как на фронте? известно ли что-либо о моих родителях? Меня принимали здесь не как чужого, и это мне было дорого. Спать меня уложили на полу единственной небольшой комнатки. Дочери легли с матерью.

Раздумья

Я долго не мог заснуть. «Если останусь жив, – думал я, – приеду в Ессентуки и женюсь на Ирине». Впервые в жизни у меня появилась конкретная мысль о женитьбе. Я представил себе, как хорошо это будет. В том, что и она, и Елена Тихоновна согласятся на мое предложение, я не сомневался – не потому, что был самонадеянным юношей, а потому, что во всем чувствовал их отношение к себе. Но тут же на смену радужным мечтам пришла реальность. Слова «если останусь жив» обрели вполне ощутимый смысл. Раньше я понимал, что могу умереть, но это понимание было каким-то абстрактным. Теперь я всем своим существом почувствовал, что и я, как другие, смертен. Это не испугало меня, я только подумал: «Зачем портить девушке жизнь, да и мне воевать будет нелегко. Женюсь, если останусь жив… ««А если буду калекой, без ноги или руки?» – пришла мне в голову мысль. – Что тогда?» Я живо представил себя калекой и решил, что тогда постараюсь исчезнуть из жизни Ирины. Пусть лучше считает, что меня нет на свете… Люди женятся для счастья, а какое счастье жить с калекой?