– У нас есть парни, которым только дай кого-нибудь поистязать. Я не из таких. Проливать кровь без нужды – это не в моих правилах. Но у меня нет другого выхода. Я не могу вернуться на берег без денег.
Голос Каллифорда сделался глуше, он говорил, явно стараясь, чтобы его не услышал кто-нибудь из подчиненных.
– Мне не нужны все деньги. Хотя бы часть. Может быть, вы с Леруа поделили золотишко на троих и закопали в трех разных местах, а?
Уильям не успел возразить.
– Можешь оставить при себе свою долю, покажи только, где лежат денежки капитана и того черномазого. Им-то они все равно не нужны.
Надо сказать, что Уильям не увидел расставляемой ему ловушки. Ему и в голову не пришло подумать, что этот внезапно подобревший головорез – человек очень хитрый. Что, если бы дело обстояло так, как он предполагает, то есть деньги были бы разделены на доли и спрятаны в разных местах, он, получив две из них, не поколебавшись ни секунды, поджарил бы пятки ему, Кидду, чтобы получить остальное.
Уильяма поразила близорукость британских корсаров, он даже усмехнулся и почувствовал свое превосходство над ними.
– О какой части ты говоришь? Разве больше половины еще не у вас в руках?
Каллифорд встрепенулся:
– Какая половина?!
На лице Кидда сияла самодовольная улыбка. Достаточно им помыкали, теперь кое-кого он поставит на место.
– Перед тем как идти прятать деньги, Леруа три пятых роздал команде. Как было положено по договору.
Каллифорд зажмурился. Видимо, ослеп от света открывшейся ему истины.
Надо было ожидать, что он ударит себя кулаком по лбу.
Ударил. Ладонью. Длинно, страстно выругался. Вскочил на ноги:
– Бросайте все, возвращаемся.
Надо было спешить. А вдруг кто-нибудь из оставшихся на берегу догадается обыскать пленных французов?
– А я? – спросил по традиции Кидд.
Каллифорд мельком посмотрел на него:
– Свяжите ему руки.
Тепла, тиха мадагаскарская ночь.
Горят на небе сочные тропические звезды.
Повизгивают длиннохвостые обезьяны в зарослях на берегу. Отливающая серебряным маслом дорожка пролегла от луны.
Тихими хрипловатыми голосами напевают матросы, заканчивая приборку.
Журчит вода в шпигатах.
Вскрикивают и стонут пытаемые французы. Это те, кто по своей глупости не захотел по первому требованию расстаться с деньгами, полученными при дележе. Отдадут. Вместе со здоровьем.
С кватердека раздается:
«Все на брасы! В дрейф ложись!»
Флаг приспущенный не вьется.
Оборвалась чья-то жизнь.
Как ведется меж матросов,
Тело в парус завернут,
Оплетут покрепче тросом
И за борт его столкнут.
Ни креста, ни глади моря,
Ни единого цветка.