— Мне чай, — говорю неожиданно для себя и, закрыв дверь ванной, чищу зубы. Снимаю остатки косметики, купаюсь в сюрреализме ситуации. Чудовище заваривает чай. Мне, жертве.
Потом я выхожу в комнату и копаюсь в чемодане в поисках нормальной одежды. Замечаю, что Макс смотрит на меня, помешивая чай. Платье действительно красивое, я его понимаю, но этот взгляд мне неприятен. Вернувшись в ванную, я переодеваюсь в футболку и мягкие шорты.
— Надо запирать дверь на болт и цепочку, — советует чудовище.
— Учту. — Теперь то уж от кого прятаться.
— Сахар?
— Да. Побольше.
Я забираюсь в постель, опасливо, хотя интуиция уверяет, что Макс не примет это за приглашение. Он подаёт мне чай, и я ловлю себя на мысли, что Макс подмешал в него яд. Или снотворное. Но я всё равно пью, обжигаясь, потому что шестым чувством осознаю, что так надо. Что от этого мне станет легче.
— На чём мы остановились? — интересуюсь почти дружелюбно. Это — часть истерики. Мышцы напряжены так, что трудно говорить, и даже скальп свело судорогой, от которой немеет лицо.
— Я пообещал, что не причиню тебе вреда.
Я молча пила чай, зная, что необязательно поддерживать беседу. Макс и сам скажет то, для чего пришёл.
— Ненавидишь меня? — спросил он, сделав глоток кофе.
Меня колотит, как в лихорадке, даже плечи трясутся. Киваю в ответ на его вопрос и тут же добавляю, на случай, если кивка недостаточно:
— Очень.
Он снова отпивает кофе, молчит. Скрещивает ноги, и я смотрю на его ботинки, на бёдра. Меня мутит, перед глазами масляные пятна. Обжигающий глоток становится временным спасением.
— Я не собиралась тебя убивать, — поясняю, на всякий случай. Жить-то, как ни странно, хочется. Вроде мучаюсь, страдаю, а всё равно обожаю жизнь. Всю её, вплоть до самых примитивных вещей, вплоть до биения собственного сердца. Глядя в чёрные глаза, спешно добавляю: — Хотя, если предложишь варианты, я их рассмотрю.
Макс смеётся — коротко, сухо — потом залпом допивает кофе.
— Я предчувствовал, что ты будешь мстить, но не догадался, что станешь действовать через Диму.
Я набрала полные лёгкие воздуха, чтобы протестовать, но опомнилась и с силой прикусила язык. Молчать, Лара. Речь идёт о твоём спасении. Пусть Макс ходит по лезвию, пусть думает, что угодно. Даже то, что я способна обидеть ребёнка. Пусть боится.
— Зачем ты пришёл?
— Чтобы задать один вопрос.
— Задал?
— Нет.
— Вперёд.
Выдохнув, он поставил чашку на стол и упёрся локтями в колени. — Что я должен сделать, чтобы тебе стало лучше?
Не этого я ждала, совсем не этого. Закипавшая во мне ненависть рассеялась с жалким хлопком. Чашка клацнула о блюдце, выдавая мою дрожь, поэтому я залпом допила чай и поставила её на постель.