Ну а уж после девяносто первого, когда тихо и буднично так был упразднен тремя мужичками Великий и Нерушимый, так полагаю, и папочку ту сдали в глубокий архив. Если вообще не выкинули на помойку в ходе набирающего обороты тотального развала. Отныне все и каждый были сами за себя…
…Она была права, когда говорила, что с новым вождём страну ждут очень трудные времена. Но, вероятно, ни иномейская девчонка, ни даже её шеф-наставник не могли предвидеть, насколько именно. А может, её мудрый шеф и предвидел чудовищную катастрофу? Предвидел, но молчал… Они нам не враги, но и не друзья. И жить за нас никто не собирается.
За всех не скажу, но уж по нашей семье «контрреволюция девяностых» проехалась буквально танком. Из нужных и уважаемых специалистов отец и мама в одночасье превратились в безденежное «очкастое быдло», на которое новые хозяева жизни смотрели с глумливой ухмылкой. И если мама как-то находила утешение в домашних делах – насчёт этого у женщин проще, – то отец переживал социальное унижение очень тяжело. А после расстрела Белого дома ушёл с работы, заявив, что на фашистских оккупантов работать не намерен.
Конец наступил быстро. У мамы вдруг обнаружился рак груди. Остановить болезнь не удалось, метастазы пошли в лёгкие… В конце девяносто шестого её не стало. После маминой смерти отец как-то сразу погас, и хотя я и Ленка (к тому времени вышедшая замуж) пытались по мере сил поддержать его, было видно, что мир сей его более не интересует. И однажды, придя домой, я обнаружил отца лежашим на диване уже остывшим. Инфаркт, самое банальное дело по нынешним чёрным временам… Хорошо ещё у Ленки всё складывается тьфу-тьфу-тьфу. Муж – машинист метро, звёзд с неба не хватает, правда, но не пьёт, и зарплату им платят… Эдька вот растёт опять же, племянник… Короче, я рад за сестрёнку.
А вот она за меня переживает. «Влип ты, братик… Такой ли ты был, я же помню. Ведь ты о космосе мечтал!»
Я чуть усмехнулся, не открывая глаз. Мечта о космосе… Рухнула моя мечта, уплыла навсегда. И знаменитая «Лавочка» из переднего края науки как-то скоренько и буднично превратилась в богадельню. Все, кто мог сбежать, уже сбежали, остались безысходные матери-одиночки да серые бездари-конторщики, намеренные сделать карьеру на безрыбье. Да ещё последние упёртые фанатики, защищающие уже разрушенный рейхстаг. Разве можно работать годами, не имея в виду результат? На это способны только сизифы… Летают ещё, правда, космонавты… по инерции крутятся на орбите. Надолго ли?
Нет, не хочу я открывать глаза. Не хочу больше видеть этот мир. Мой настоящий, светлый мир, полный надежд и счастья, остался там… в невозвратном прошлом. А настоящее… это не мир, это просто длинное такое корыто с кормом для скота…